Император Юлиан - Гор Видал

Уже несколько недель я работаю над предисловием к запискам Юлиана, которое, надеюсь, представит историческую обстановку его царствования в надлежащем свете. Стоит ли говорить, что твои комментарии имели для меня огромное, возможно, даже решающее значение? Не далее как этим утром, перелистывая последние страницы записок Юлиана, так трагически оборвавшихся с его кончиной, я наткнулся на не замеченную ранее фразу в твоем последнем примечании. Ты пишешь, что у Юлиана был замысел описать персидскую войну, и добавляешь: "У меня сохранились заметки, сделанные им в последние месяцы жизни. Они просто потрясают". Неужели присланный тобою текст - это еще не все? Я полагал, что, кроме записок Юлиана, у тебя ничего не сохранилось. Дай мне об этом знать: я горю нетерпением приступить к окончательной "отделке" моей работы.

Вчера я нанес визит моему старому другу епископу Мелетию. Не сомневаюсь, ты помнишь его, так как побывал в нашем городе. В беседе с ним я намекнул, что, возможно, вскоре приступлю к новой работе о Юлиане, в которой использую не опубликованный ранее материал. Мелетий счел это ошибкой.

- Феодосий - испанец, - сказал он, имея в виду, по-видимому, присущие этому народу неукротимость духа и жестокость. - Одно дело послать ему изящно написанную речь "Отмщение за Юлиана", которая обладает скорее литературными, нежели политическими достоинствами (а я-то думал, моя работа несет огромный заряд политической актуальности!), но совсем другое - бросать прямой вызов церкви, особенно сейчас, когда Христос спас жизнь нашего императора. - Мне всегда трудно угадать, шутит Мелетий или говорит всерьез. Его ироничность с годами настолько усилилась, что в его высказываниях почти всегда чувствуется какой-то скрытый смысл.

Кроме того, Мелетий рассказал мне, что прибытие императора в Константинополь ожидается этой осенью. Вот почему я решил подождать до его приезда, чтобы просить аудиенции. Кроме того, я еще узнал, что мерзопакостный Григорий, недавно ставший епископом, торопит с созывом очередного Вселенского собора. Он назначен на будущий год и соберется, возможно, в столице. Поговаривают также, что Григорий домогается сана епископа Константинопольского. Если вспомнить его удачную карьеру, слухи эти небезосновательны. Впрочем, таким личностям всегда везет. Шлю наилучшие пожелания твоей супруге Гиппии, а также, разумеется, тебе.

Постскриптум: Юлиан так и не успел узаконить моего сына. Религиозная нетерпимость и беспрестанные козни моих соперников-философов помешали проявить гуманность в этом вопросе и всем его преемникам. Моя последняя надежда - почти эфемерная - это Феодосий.

Приск - Либанию Афины, сентябрь 380 г.

Прости меня, что я так задержался с ответом - причиной тому болезнь. Со мной случился легкий удар, от которого угол моего рта завернулся вниз самым неподобающим образом. От этого я стал похож на выходца с того света, и простолюдины, завидев, как я ковыляю по улице в Академию, делают знак от дурного глаза. К счастью, разум мой не пострадал, а если и пострадал, то я этого не замечаю - тоже удача. Так что все в норме.

Сейчас уже точно известно, что зиму Феодосий проведет в Константинополе, и тебе следует добиваться его аудиенции: от Антиохии до Константинополя всего десять дней пути. Мне говорили, что Феодосий вообще-то человек рассудительный, но чудесное исцеление просто застило ему глаза. Трудно сказать, разрешит ли он твою публикацию, но попытка - не пытка, не съест же он тебя! У тебя есть еще один козырь: дружба с императрицей Западной Римской империи. Она принимает в политике самое деятельное участие; поговаривают, что именно с ее легкой руки ее супруг Грациан короновал Феодосия императором. Почаще вспоминай о ней во время аудиенции. Впрочем, не мне учить прославленного квестора Антиохии, как представить дело в наилучшем свете!

Да, ты правильно понял: после Юлиана остался объемистый дневник, в котором подробно, день за днем, описывается персидский поход. Я подумывал было о его публикации и написал к нему примечания, но, чтобы решиться на это, мне надо призанять у тебя мужества - дневник Юлиана значительно опаснее, чем записки. Юлиану, как и мне, было доподлинно известно, что против него готовится заговор, но мне также известно, кто его убийца.

Сейчас я почти закончил примечания к дневнику Юлиана. Из-за удара эта работа замедлилась, но, надеюсь, скоро я к ней вернусь. Если я не решусь на ее публикацию, то с удовольствием продам дневник Юлиана тебе за ту же плату что и записки. Переписчики у нас в Афинах берут столько же, сколько и прежде, а то и дороже.

Надеюсь, твое зрение не ухудшилось; вряд ли в нашем возрасте можно рассчитывать на улучшение. Мой ученик Главк с восторгом рассказывал о вашей встрече прошлой весной, когда он привез тебе записки Юлиана, но его опечалило то, что твое зрение так ослабло. Оривасий умел лечить катаракту без хирургического вмешательства, но я забыл, как ему это удавалось. Обратись к его медицинской энциклопедии - предпочтительно последнему изданию, а если не найдешь, посмотри у Галена. Оривасий, скорее всего, списал этот способ у него.

Гиппия, как всегда, передает тебе наилучшие пожелания. Она бессмертна. Она всех нас похоронит. Во всяком случае, ей явно не терпится похоронить меня. Мы вот уже не один год следим друг за другом, прикидывая, кто кого переживет. До удара мне казалось, у меня солидная фора, но теперь не уверен. Когда я слег, Гиппия вся так и затрепетала и несколько дней, "присматривая" за мной, была весела, как птичка.

Либаний: В довершение ко всему Приск, оказывается, еще и вор! Мы же, кажется, ясно договорились: я получаю все, что осталось после Юлиана, за восемьдесят солидов, а теперь он припрятывает самое важное - и мне ничего не остается, как подчиниться его грабительским притязаниям и платить вновь! По правде говоря, я очень надеюсь, что Гиппия вскорости овдовеет. Приск просто невыносим!

Приск - Либанию Афины, октябрь 380 г.

Посылаю тебе обещанный дневник Юлиана. Мои обширные примечания к нему можешь использовать как тебе угодно. От удара я немного ослаб, но, похоже, память и способность связно излагать мысли у меня не пострадали. Некоторые примечания я надиктовал Гиппии. Их ты отличишь по почерку - он точь-в-точь как у ребенка. Поскольку она теперь мой секретарь, я плачу ей жалованье: она за грош удавится. Она до сих пор меня пилит за то, что я не сумел сколотить нам состояние, будучи приближенным Юлиана. Впрочем, ты-то разбогател задолго до того, как Юлиан стал императором. Помню, как поразил меня твой роскошный особняк в Антиохии, а ты к тому же в разговоре небрежно обмолвился, что недавно послал корабль с грузом на Крит. Повезло Симону, что у него такой богатый отец! Не сомневаюсь, Феодосий удовлетворит твою просьбу и узаконит его.

Я, между прочим, осторожненько позондировал почву среди нескольких лиц, близких ко двору. Все, с кем мне довелось разговаривать, сходятся на том, что государь, скорее всего, не позволит опубликовать книгу, в которой Юлиан будет представлен в чересчур выгодном свете. Не стоит и говорить: я помалкивал о том, что после него остались записки и дневник, но и так ясно - узнай Феодосий и епископы об их существовании, они бы не остановились ни перед чем, чтобы их уничтожить; достаточно вспомнить, с каким усердием пытаются очернить историю царствования Юлиана. Прерогатива любой власти - изображение прошлого в нужном для себя свете. Вот почему до тех пор, пока христианская империя не окрепнет, Юлиан должен исчезнуть из народной памяти или, по крайней мере, превратиться в отвратительное чудовище. Не хочу тебя обескураживать, но факты - вещь упрямая.