Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт

Носители мемов обитают в нашем мире бок о бок со всеми растениями и животными, большими и малыми. Однако, по большому счету, их «замечают» лишь люди. Подумайте об окружении обычного нью-йоркского голубя, чьи глаза и уши ежедневно атакуют приблизительно столько же слов, изображений и иных знаков и символов, сколько и любого ньюйоркца-человека. Эти физические носители мемов могут серьезно мешать благополучию голубя, но не из‐за несомых ими мемов – голубю все равно, нашел он крошку под страницей The National Enquirer или The New York Times. С другой стороны, для людей каждый носитель мемов является потенциальным другом или неприятелем, приносящим дары благие, которые усилят нас, или зловредные, которые нас отвлекут, обременят память и помешают ясно мыслить.

Все это очень соблазнительно, но мы полностью проигнорировали множество осложнений. Я слышу, как хор скептиков замер, готовый выступить на сцену. Помните рассказанную под конец четвертой главы историю о скептическом отношении Фрэнсиса Крика к популяционной генетике как науке? Если популяционную генетику едва-едва можно счесть наукой (и при том наукой устарелой), то каковы шансы на существование настоящей науки меметики? Кто-то скажет, что философы могут оценить (якобы) преимущества нового подхода, но если невозможно превратить его в подлинную науку с верифицируемыми гипотезами, надежными формулировками и количественно измеримыми результатами, то в чем, право слово, его смысл? Сам Докинз никогда не говорил, что заложил основы новой научной дисциплины – меметики. Не потому ли, что с понятием мема не все так ясно?

Что отвечает мему, как ДНК – гену? Некоторые критики611 настаивали на том, что следует отождествлять мемы со сложными структурами мозга, подобно тому как гены отождествляются со сложными структурами ДНК. Но, как мы уже видели, ошибкой будет идентифицировать гены с их носителями в ДНК. Идея, что эволюция является алгоритмическим процессом, – это идея, что можно полезным образом описать эволюцию в терминах, инвариантных по отношению к субстрату. Как много лет назад предложил Джордж Вильямс: «В эволюционной теории ген можно определить как любую наследственную информацию (курсив мой. — Д. Д.), для которой существует благоприятная и неблагоприятная неравномерность давления отбора, чья скорость в несколько или много раз выше скорости ее внутренних изменений»612. В случае мемов важность разделения информации и носителя осознать еще легче613. Очевидная и всеми отмечаемая проблема состоит в крайней маловероятности (но не невозможности) существования единообразного «языка мозга», изложенная на котором информация хранится в мозгу разных людей, что делает мозг совершенно непохожим на хромосомы. Не так давно генетики выделили хромосомную структуру, которую назвали гомеобокс; несмотря на различия, эту структуру можно обнаружить у весьма далеко друг от друга отстоящих видов животных (возможно, вообще у всех видов), а значит, она очень древняя и играет центральную роль в эмбриональном развитии. Сначала нас может поразить, что ген, играющий важную роль в формировании глаз в гомеобоксе мыши, кодируется практически той же последовательностью кодонов, что и ген, названный (из‐за своего фенотипического эффекта) безглазым в гомеобоксе плодовой мушки Drosophila. Но еще больше ошарашило бы нас открытие, что комплекс клеток мозга, где в мозгу Бенджамина Франклина хранился исходный мем бифокальных очков, был тем же (или очень схожим), что и комплекс клеток мозга, в котором сегодня отпечатывается мем бифокальных очков, когда любой ребенок в Азии, Африке или Европе впервые о них узнает – прочитав, увидев по телевизору или заметив их на носу матери или отца. Этот пример делает очевидным тот факт, что в ходе культурной эволюции сохраняется и передается информация – в нейтральном в отношении среды или языка смысле этого слова. Таким образом, мем является прежде всего семантической классификацией, а не синтаксической, которую можно было бы напрямую наблюдать в «языке мозга» или естественном языке.

Нам повезло, что в случае генов существует отрадно тесное сближение семантической и синтактической характеристики: есть единый генетический язык, в котором значение сохраняется (приблизительно) для всех видов. Тем не менее семантические типы важно отличать от синтаксических. В Вавилонской библиотеке мы можем сказать, что все элементы ряда синтаксических вариантов текста принадлежат к галактике «Моби Дик» с силу того, о чем они нам рассказывают, а не их синтаксического сходства. (Подумайте обо всех различных переводах «Моби Дика» на другие языки, а также сокращенных изложениях, кратких обзорах и учебных пособиях на английском – не говоря уже об экранизациях и произведениях иных жанров!) Сходным образом, наше желание снова и снова идентифицировать гены на протяжении веков эволюции связано в первую очередь с единообразием фенотипических эффектов – тем, «о чем» они (например, «о» выработке гемоглобина или формировании глаз). Наша способность положиться на их синтаксическую локализацию в ДНК появилась совсем недавно, и даже когда мы не можем в случае необходимости ею воспользоваться (например, выводя факты о генетических изменениях из наших наблюдений над ископаемыми останками видов, не оставивших нам ДНК, которую можно было бы «прочитать»), мы тем не менее можем уверенно говорить о генах – информации – которая должна была сохраняться и передаваться.

Возможно, но вряд ли вероятно и уж точно не необходимо, чтобы однажды мы обнаружили потрясающе очевидное соответствие между структурами мозга, хранящими одну и ту же информацию, позволяя нам идентифицировать мемы синтаксически. Однако даже в случае такой невероятной удачи нам следует придерживаться более абстрактного и фундаментального понятия мема, поскольку нам уже известно, что передача и хранение мемов могут независимо осуществляться и в нецеребральных формах – в разного рода артефактах, – не зависящих от общего языка описания. Если когда-нибудь и существовали «мультимедийные» передача и преобразование информации, то это культурная передача и трансформация. А потому некоторые разновидности редукционистского триумфа, которых мы ожидали в области биологии (например, открытие того, сколько именно существует различных способов «кодирования» гемоглобина во всех населяющих мир видах), почти наверняка отбрасываются в любой науке о культуре, невзирая на пророчества о золотом веке чтения мыслей, которые сегодня иногда приходится слышать от идеологов нейронауки.