Кризис и Власть. Том I. Лестница в небо - Михаил Леонидович Хазин

Круглом столе, сохранив в целости все теоретическое окружение. Для этого существует проверенный (еще на Макиавелли) способ: нужно искусственно раздуть отдельную мысль автора, придав ей другой, более выгодный правящей элите смысл. Квигли критикует «радикальных правых», утверждая, что Круглый стол — не коммунистический заговор? Отлично, значит, нужно представить дело так, будто Квигли (пусть сам того не желая) разоблачил заговор[761], частью которого является Круглый стол! Скандальная тема, готовая толпа последователей, универсальный ответ на все вопросы; да здравствует теория заговора!

Неизвестно, так ли развивались события на самом деле или все это лишь наши фантазии, но четыре года спустя, в 1970-м, на американском рынке появляется книга признанного мастера политических и религиозных бестселлеров, бывшего агента ФБР Клеона Скоузена[762] — «Голый капиталист». Она на треть состоит из перепечатки фрагментов «Трагедии и надежды», на другую треть — из фотографий и биографий известных бизнесменов и политиков (начиная, разумеется, с Ротшильдов) и еще на треть — из выдержанных вполне в духе Квигли рассказов о многочисленных связях американских политиков с Морганами, Рокфеллерами и Советом по международным отношениям. Основное содержание книги сводится к ее первой же строке: «Я думаю, что коммунистический заговор — лишь часть куда большего заговора!» Как нетрудно догадаться, этим «куда большим заговором» является созданное финансистами (Ротшильдами, Морганами и Рокфеллерами) мировое правительство (представленное сначала Круглым столом, а затем Советом по международным отношениям), а его первооткрывателем — профессор Кэрролл Квигли.

За несколько лет «Голый капиталист» расходится в США 500-тысячным тиражом, про «мировое правительство банкиров» теперь не знает только ленивый, а Квигли становится скандальной знаменитостью. Незнакомые люди звонят ему домой с целью убедиться, правда ли он тот самый профессор и действительно ли Нельсон Рокфеллер[763] — коммунист?

Квигли попытался возразить Скоузену и дистанцироваться от прямолинейной трактовки всей истории как заговора (в солидном журнале «Диалог»):

Мое описание финансового капитализма относилось к 1880–1933 годам. Скоузен неоднократно цитирует эти даты, но все равно полагает, что эти организации действуют до сих пор. Я недвусмысленно давал понять, что хотя они и обладали влиянием, но не контролировали ситуацию полностью и не были способны предотвратить неприятные для них решения, такие как повышение налогов. Более того, я полагал, что ясно объяснил, как банковский контроль был заменен самофинансируемыми и государственными корпорациями, что однозначно изменило американскую политику начиная с 1950-х [Quigley, 1971, p. 109].

Но маховик «мирового заговора» уже было не остановить. В том же 1971 году в свет выходит книга известного радикального журналиста, члена ультраконсервативного общества Джона Берча, Гэри Аллена (в соавторстве с Ларри Абрахамом) «Никто не посмеет назвать это заговором!». В этой разошедшейся уже многомиллионным[764] тиражом книге повторялись цитаты из Квигли и доводы Скоузена о заговоре мирового истеблишмента, а центром этого заговора прямо назывался рокфеллеровский Совет по международным отношениям. С этого момента имя Квигли стало однозначно ассоциироваться с теорией заговора (еще бы, вон этот заговор, прямо в заголовке), и шансов оправдаться перед научным сообществом у него уже не было. «Профессор, который слишком много знал» — так озаглавлена последняя прижизненная биографическая статья о Квигли; профессор так и остался в истории исследователем Круглого стола, а вовсе не автором оригинальной и весьма практичной[765] теории цивилизаций.

Вот теперь нейтрализацию открытия Квигли можно было считать законченной. Ни один историк в здравом уме не станет заниматься теорией заговоров; это удел скандальных журналистов-разоблачителей, обслуживающих какую-нибудь политическую партию. Более того, поскольку любая совместная деятельность людей, не объединенных официальной организацией, может быть названа заговором, на подобные исследования тоже стали косо посматривать. Мировая правящая элита торжествовала победу: отныне о ее делишках разрешалось говорить открыто и даже печатать такие рассказы миллионами экземпляров, но все нормальные люди понимали, что все эти книжки — конспирология, не имеющая ничего общего с реальностью. Ученые потеряли возможность всерьез изучать высшие уровни власти; «правящая элита существует, но ничего не решает» — эта точка зрения на устройство общества сделалась общепринятой; вторая маска Власти превратилась в телевизионный экран, показала рядовому избирателю его собственную физиономию и тем самым надежно скрыла реальные властные группировки.

Практик. Отметим, что с тех пор ничего особо не изменилось. Одного из авторов книги, которую вы сейчас держите в руках, запрещали публично упоминать (например, в газетах «Коммерсант» и «Ведомости»), пытались разрушить его репутацию (от постоянных упоминаний о его любви к конспирологии до обвинений в призыве к геноциду), заменяли предмет его исследований (например, вменяли ему прогнозы «краха доллара»). Кстати, Читатель, какой вывод вы сделаете об упомянутых газетах на основании описанных материалов?

Читатель. Тут даже думать не надо, эти газеты контролируются одной из властных группировок, связанных с Западом (любовь к доллару), и, соответственно, не могут служить источником объективной информации. А еще из этого следует, что не во всех компаниях можно рассказывать, что я прочитал эту книгу… А вот что дальше? Как могла развиваться теория Власти в условиях, когда и правящую элиту, и властные группировки фактически запретили изучать? Я вижу, что впереди у нас еще довольно много страниц; о чем они, если все кончилось?

Теоретик. Дело в том, что можно запретить отдельные теории[766], но нельзя запретить изучать саму реальность. Лишившись возможности описывать Власть в терминах «элиты» и «тайных обществ», ученые тем не менее сохранили интерес к самой Власти, которая никуда не исчезла из повседневной жизни. Только теперь они стали описывать ее с помощью куда более хитрых понятий, которые мы объединили одним словом — «институты».

Мы уже использовали этот модный в последние годы термин в рассказе о теории профессора Квигли — в ней «международные банкиры» выступали не властной группировкой, а институтом. Под этим институтом понимались и официальные организации, и мировая банковская система как совокупность правил международных расчетов, и более общие «правила игры» (вроде поддержки золотого стандарта), которые в ней были приняты. Вот все это вместе и составляет институт международного банкинга, который можно описывать как нечто самостоятельно существующее. Поменяйте в нем какую-то деталь — например, золотой стандарт, — и перед нами возникнет новый институт, заслуживающий отдельного описания.

Начиная с 1970-х годов наиболее интересные открытия в теории Власти стали совершаться с помощью создания таких вот теоретических конструкций, проливающих свет на отдельные аспекты стоящей за ними реальности. У каждого исследователя при этом получались собственные институты, каждый из которых, если читать о нем отдельно от всех остальных, вполне можно принять за нечто реальное и притом лежащее в основе всей общественной жизни.

Насилие, дисциплина, деньги, право — не правда ли, эти слова вызывают почтение, и каждое из