Василий Шульгин. Судьба русского националиста - Святослав Рыбас

Не случайно Василия Витальевича однажды назвали «реакционным романтиком», его романтизм (называйте это как угодно) выразился и в попытке освободить Филиппа Могилевского. Попытка не удалась. Сначала на шлюпке офицерская команда Шульгина высадилась вблизи Одессы для разведки, затем во второй фазе операции, когда он должен был забрать своих людей, разыгралась буря, едва не потопившая утлое суденышко. На допросе в 1945 году он про Одесскую ЧК благоразумно не говорил. «При содействии Врангеля я из Севастополя снова выехал на остров Тендра и оттуда пытался принять меры к вывозу из Одессы жены и других родственников. В связи с тем, что поездку за женой я предпринял на шаланде, она окончилась серьезной неудачей. Разыгравшимся штормом шаланда была выброшена на румынский берег, и в Одессу я не попал. С этого момента началась моя эмиграция»[426].

В ноябре 1920 года Русская армия генерала Врангеля, свыше 143 тысяч человек на 126 судах, в организованном порядке эвакуировалась из Крыма в Турцию. Среди них было много разных людей — и знатных, и незнатных.

Мы обратим внимание на символическую фигуру — это генерал-майор Петр Никитич Буров (1872–1954), потомок Ивана Сусанина по женской линии. Имя Ивана Сусанина было легендарным в Российской империи, означало неразрывную связь Романовской династии с народом. Теперь эта связь лопнула.

Петр Никитич окончил Николаевскую академию Генерального штаба, служил в Туркестане, Персии, Хиве, Бухаре, Афганистане. Участвовал в Русско-японской войне, являлся командиром 37-го пехотного Екатеринбургского полка, был тяжело ранен. Среди его наград — орден Святого Георгия и Георгиевское оружие. В Первой мировой командовал дивизией, служил начальником штаба 5-го армейского корпуса, начальником штаба Особой армии. В 1918 году был мобилизован в Красную армию, бежал к генералу Деникину. В Галлиполи являлся начальником Александровского военного училища. В 1922 году, после эвакуации Русской армии из Турции, в Свищеве (Болгария) на него было совершено покушение: ранен ножом в руку и бок. В 1925 году переехал во Францию в город Нильванш, был участником строительства православного храма, Русского дома, школы и библиотеки. Член Русского общевоинского союза и Общества галлиполийцев. Умер в 1954 году в американском Балтиморе[427]. (Эти сведения в 1990 году сообщила автору вдова генерала Нина Федоровна Бурова, подарив свою книгу.)

Шульгину после Румынии путь в Россию уже был закрыт. В декабре 1920 года он направился в Константинополь, который в это время был наводнен русскими беженцами.

По существу Гражданская война закончилась, и всем белым надо было искать новый путь для дальнейшего существования. Но о каком новом пути можно было думать, если вся их жизнь осталась там и ее крушение невозможно было признать?

1-я армия под командованием Кутепова была свернута в корпус и размещена на Галлиполийском полуострове, протянувшемся с севера на юг узкой полосой в 90 километров вдоль европейского берега пролива Дарданеллы, казаки — в лагерях возле селения Чаталджа и на острове Лемнос. Корабли Черноморского флота французы реквизировали в счет своих затрат и направили в тунисский порт Бизерта. Туда же был вывезен Морской кадетский корпус, в котором находился и Дмитрий Шульгин. А где был Вениамин — неизвестно.

Теперь белая армия становилась никому не нужной и даже опасной своей непредсказуемостью.

Врангеля к войскам не допускали. 8 декабря 1920 года в интервью газете «Сегодня» он высказал неприемлемую для союзников позицию: «Никогда не соглашусь играть роль Петлюры или Скоропадского». Армия должна была сохраниться «как ядро будущей русской армии».

Прибыв в Константинополь, Шульгин нашел многих своих знакомых и соратников. Но где Вениамин? Никто не знал. И тогда он направился в Галлиполи, к генералу Кутепову.

О легендарном Галлиполийском лагере надо сказать особо.

В конце ноября под мерную дробь барабанов войска высаживались с кораблей на пристань полуразрушенного после бомбардировок английского флота в 1915 году городка Галлиполи. Горнисты играли «сбор». Солдаты и офицеры в коротких английских шинелях шли под дождем. Их сопровождали французские солдаты, чернокожие сенегальцы. Картина была печальная. В Галлиполи высадилось 28 183 человека, среди них были женщины и дети. Вначале войска устроились в двух длинных сараях на окраине городка. Вместо крыш над головой — небо. Это временное пристанище угнетало еще больше, чем бездомность. Городок превратился в толкучку. Бродили хмурые люди в шинелях, собирали щепки для костров и продавали на базаре разные вещи. Чести старшим не отдавали, считая армию мертвой. Еще несколько дней, и от армейской организации останется враждебная всем толпа. Всё дозволено! Этот хаос безначалия расползался даже в штабах, где из-за недавней реорганизации большинство начальников не знали своих новых подчиненных, а многие офицеры потеряли свои должности и стали рядовыми.

Кутепов был единственным, кто мог что-то изменить. Он видел всё: и тифозных больных, и ослабевших женщин с детьми, и развалившиеся сапоги солдат. Надо было поскорее построить лагерь, чтобы защититься от дождя и ветра. Но строительство должно было основываться на чем-то понятном для всех, а не только на одной мысли спасти собственный живот. Самоспасение было прямой дорогой к полному разложению, когда из-за кружки воды можно было идти прямо по головам больных и ослабевших.

Кутепов строил не поселок беженцев, а военный лагерь по российской военной традиции. У него в руках было только одно сильнодействующее средство: требование полного подчинения воинскому порядку. Он написал в приказе:

«Для поддержания на должной высоте доброго имени и славы русского офицера и солдата, что особенно необходимо на чужой земле, приказываю начальникам тщательно и точно следить за выполнением всех требований воинской дисциплины. Предупреждаю, что я буду строго взыскивать за малейшее упущение по службе и беспощадно предавать суду всех нарушителей правил благопристойности и воинского приличия».

Кутепов заявлял этим, что не отпускает их души, что он не даст им разложиться, как бы они ни хотели уйти, уползти из-под тяжкой длани долга.

Какие у него были средства? Гауптвахта в старой генуэзской башне, куда сажали под арест, а также наказания, определяемые уставом внутренней службы, военно-полевой суд. Все это — принуждение. Но как мало одного принуждения для того, чтобы влить в безвольную человеческую массу духовную силу! Особенно у русских, для которых ругать начальство всегда было одним из привычных способов самовыражения. Усилия Кутепова воспринимались большинством с недовольством, как игра в солдатики. У него было только одно безотказное средство — собственная воля и нравственная сила. С утра он обходил Галлиполи и лагерь, следил за работой, налаживал ее, поддерживал дух работавших. Он всегда был подтянут, тщательно одет и уверен в себе, будто за ним был не корпус эмигрантов, а его родной Преображенский полк.