Штрафбат. Наказание, искупление (Военно-историческая быль) - Александр Пыльцын

Со дня на день мы ждали тогда капитуляции Германии, а я в который раз вспоминал свои же слова «и весной, в начале мая»… И весна уже в самом разгаре, и начало мая уже обозначено… Пытался убедить себя, что начало мая — это, по крайней мере, его первая декада. Значит, если мы уже не движем время сами, остается ждать, терпеть, надеяться. Наш помначштаба связист Валерий Семыкин вывел от дежурившей круглосуточно радиостанции наушники к Батурину, его замам, Киселеву, к нам с Ритой и еще кое к кому. Включить их радисты должны, как только появится сообщение о Победе.

И этот миг наступил в ночь на 9 мая! Вскоре после 12 ночи вдруг влетает к нам связист и кричит: «Победа, капитуляция, ура!» Будто вначале на миг все внутри нас, как и вокруг, замерло, а потом эмоции, накопленные за весь период непрерывных боев, лавиной выплеснулись наружу. Летели вверх фуражки и наши кубанки, под те же крики «Победа, капитуляция, ура!». Люди бросались друг к другу, тискали друзей в объятиях, целовались, многие плакали, не стесняясь слез радости. На улице уже гремел стихийный Салют Победы. Как потом, через много лет напишут: «Это праздник с сединою на висках, это радость, со слезами на глазах». Стреляли все, кто из пистолетов, кто из автоматов и пулеметов. Да не только на улицах германских городов, наверное, где Победа обрела реальность, а действительно над всей землей!

По-моему, даже громкие выстрелы из ПТР были слышны. В небо взвились сотни самых разных по калибру, и серийных, и цветных, и даже дымовых ракет, которые в освещенном этим фейерверком небе тоже были хорошо видны и даже оригинальны. Небо от края до края чертили трассирующие пули. Нечего теперь было их экономить! Я тогда еще подумал: а куда же эти пули падают? Ведь в какое бы бездонное небо их ни выпускали, падать-то им все равно на землю, хоть и немецкую, но плотно заселенную людьми, в том числе и повсюду высыпавшими под открытое небо. И как же они, падая с огромной скоростью, почти с такой, с которой вылетели из стволов, минуют и тех, кто их запускает вверх, и вообще любых, в том числе и мирных немцев?

Конечно, не хотелось бы, чтобы от этого фейерверка в эту первую бессонную ночь мира кто-нибудь погиб, на закончившейся уже, наконец, войне, и даже на земле, которая еще вчера была «проклятой Германией». Однако многие из наших боевых друзей встретили этот день, вдохнув полной грудью пропитанный гарью воздух свободы. Мы, и такие же счастливчики, были теми, дошедшими до главной цели живыми и невредимыми, теми, которые «освистанные смертным ветром, километр за километром к своей заветной цели шли».

Через много-много лет, перед 65-й годовщиной Победы в газете «Пограничник», выходящей в Санкт-Петербурге, я прочел уж очень подходящие и к тем уже далеким годам, и к нынешнему времени стихи Феликса Лаубе «В наших сердцах Победа»:

А тогда, в том давнем, но очень памятном сорок пятом, ближе к рассвету первого дня МИРА, растратив почти все запасы патронов и ракет, мы стали постепенно собираться к штабу. Вышли Батурин с Казаковым, поздравили всех с окончанием войны, и комбат объявил, что в 12 часов дня по московскому времени на местном стадионе будет торжественный обед в честь Победы для всего батальона. Приказано было даже устроить стол и для «временных солдат», вчерашних и, конечно, завтрашних офицеров. Все как-то внезапно помолодели, а наш доктор Степан Петрович Бузун по случаю Победы даже сбрил свою старомодную бородку и, ко всеобщему удивлению, оказался совсем еще не старым, но многими практически неузнаваемым капитаном.

Речи говорили все. Кто кратко, кто многословно, но в словах каждого была и радость Победы, и боль потерь, и вера в долгое мирное будущее, и надежды на светлое, счастливое завтра. И каждая речь завершалась тостом, и считалось добрым знаком каждый тост сопровождать полной чаркой. Видимо предугадав это, на стол поставили не привычные за долгие годы кружки и стаканы, а по-мирному — рюмки (и где их столько набрали?). Но тем не менее многих, что называется, «развезло». Видимо, хорошо «расслабился» и Батурин, если он вдруг отозвал меня в сторону и «по секрету» сообщил то, о чем я давно догадывался. Оказывается, тогда, на Наревском плацдарме генерал Батов вроде бы лично распорядился пустить мою роту в атаку через минное поле.

И хоть я уже давно убедился в справедливости своих догадок, и мою голову сверлила мысль, уж не с подачи ли самого Батурина генерал Батов или его комдив принял такое решение, это сообщение ошеломило меня, и снова мною овладело состояние непривычной, острой головной боли и какого-то помутнения в глазах. И опять я посчитал причиной этого несколько выпитых рюмок, хотя Рита строго следила, чтобы мне кто-нибудь не налил водки или, тем более, спирта, и наливала мне какое-то слабое вино, которым ее заботливо снабдил наш Степан Петрович.

Мы, фронтовики, часто еще до Победы (а теперь — тем более) примеряли к себе возможное послевоенное время, рисуя его в самых радужных красках. Но главное — все мечтали поскорее вернуться к родным пенатам, «под крышу дома своего». Мы и теперь, спустя столько лет после того памятного Дня Победы, еще чаще примеряем настоящее к своему прошлому. И столько совпадений у нас: и детей вырастили, и внуков, и правнуков понянчили, и делами многие не ударили в грязь лицом… Но еще больше — несовпадений.

Как, однако, хорошо написал потом послевоенный алтайский поэт, полковник в отставке Михаил Калинкин, словно выражая наши чувства:

Не знали мы, скольких боевых друзей недосчитаемся уже в мирные дни, кого война догонит потом не только оставшимися рубцами ран. За долгие послевоенные годы мы потеряли многих из-за стрессов, вызванных неожиданными поворотами в судьбе Родины нашей, Советского Союза. А ведь отстаивая целостность его, сложили головы миллионы не просто статистических советских людей, а конкретных наших родных и близких, соседей, знакомых, каждый из которых имел свое имя. Особенно острое сожаление каждый из нас пережил после того, как в Беловежской Пуще, уже без фашистского вторжения, была разрушена, раздроблена наша Великая, единая Родина — СССР, ради защиты чести которой, ради избавления ее от фашистского рабства были принесены в жертву многие и многие жизни и судьбы человеческие.

Но вернемся в тот Первый День Победы, о котором мой харьковский друг, поэт Валерий Болотов впоследствии написал:

Действительно, ведь все люди на земле, если они не были фашистами, их поклонниками или сторонниками, радовались! Ведь на самом деле кончилась безумно долго шедшая, страшная война. А что дальше? Как сложится судьба? Не все поедут домой, армия еще нужна. Кому-то из офицеров (а у нас в батальоне теперь почти все офицеры) придется и продолжить почетную воинскую службу. Штабы всех рангов уже получили распоряжения и разнарядки готовить соответствующие представления на офицерский состав: кого уволить, кого оставить, а кому еще добывать Победу над Японией!