Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Йохансен страдал от крушения надежд, возмущения и обиды. Он вечно оставался номером два, считая себя неудачником. Кроме того, он был алкоголиком, вынужденным вести трезвый образ жизни, что только увеличивало его страдания. Амундсен оказался в сложном положении, но все же нашел достойный выход, разоружив соперника: он сделал Йохансена своим союзником. Формальной иерархии в команде Амундсена не было, но по умолчанию он позволил Йохансену считаться своим заместителем.

О победе Амундсена говорит то, что день за днем – в течение почти всей зимы – нотки враждебности постепенно уходили из дневника Йохансена. И наконец, исчезли совсем. Он периодически впадал в меланхолию, но тут ему никто, кроме ангела-хранителя, скорее всего, помочь не мог. После стольких лет несчастий и бессмысленного дрейфа по воле волн он трогательно стремился к тому, чтобы чувствовать свою полезность и одобрение. Амундсену достаточно было это понять, по-человечески отнестись к такому желанию и с пользой для дела использовать его.

Достигнутый хрупкий компромисс был всего лишь перемирием, в глубине которого сохранялись причины конфликта. Но Амундсен держал ситуацию под контролем, команда оставалась сплоченной, моральный уровень – высоким. Работа продвигалась хорошо.

Под покровом уверенности в себе Амундсен продолжал переживать из-за мотосаней Скотта. Зима шла на спад, ощущение бега времени усилилось – и Амундсен начал волноваться из-за опасности потерпеть поражение. Обычно у него это выражалось в форме хвастливых (но тем не менее справедливых) сравнений с британцами. Например, он говорил Йохансену, что в норвежских антарктических экспедициях моральный климат лучше, чем в британских.

11 июля Амундсен в своем дневнике обрушился с критикой на Шеклтона.

Или у англичан были плохие собаки [писал он, пытаясь понять истинные причины недооценки Шеклтоном этих животных], или они не знали, как с ними обращаться.

Комментируя замечание Скотта о меховой одежде, в своем [ «Сердце Антарктики»] он пишет, что в мехе нет необходимости, [потому что] его не использовали на «Дискавери» и «Нимроде». Разве это можно считать доказательством, что необходимости в меховой одежде нет? Очень может быть… Но [почему тогда] Ш. так часто жалуется на холод в своем долгом южном путешествии?.. Думаю, могу… сказать одно… Если бы у Шеклтона была практичная экипировка: собаки, меховая одежда, лыжи… и, естественно, умение ими пользоваться… то наверняка покорение Южного полюса уже стало бы историей. Я в высшей степени восхищаюсь, чего он и его товарищи достигли с имеющимся у них снаряжением. Им не занимать храбрости, решительности, силы. Чуть больше опыта – желательно опыта путешествий в гораздо более сложных арктических условиях – и они достигли бы успеха.

После этого проницательного вывода Амундсен возвращается к основной теме записи:

Англичане громко и открыто говорили миру, что в Антарктике лыжи и собак использовать нельзя, а меховая одежда – это ерунда. Посмотрим, посмотрим. Не хочу хвастаться – это не совсем в моем стиле… Но когда люди решают подвергать сомнению методы, которые сделали норвежцев лидерами полярных исследований, то есть лыжи и собак, приходит время разозлиться и показать миру, что мы, используя эти средства, добиваемся успеха благодаря расчету и умению, а не слепой удаче.

В первой половине зимы эмоциональные всплески такого рода были редкостью. Темнота, напряженная работа, уверенность в том, что Скотт, даже имея мотосани, не может отправиться в путь, позволяли Амундсену сохранять спокойствие. Но по мере того, как полоска рассвета на северном горизонте в полдень начала увеличиваться и стало заметно приближение весны, напряжение Амундсена достигло апогея, и дурные предчувствия, которые он до этого держал под контролем, взяли верх. Амундсену грозил кризис.

Он почти слышал, как мотосани англичан переваливаются далеко впереди через Барьер, уже направляясь к полюсу. Но здесь было и кое-что другое, помимо соперничества со Скоттом. У Амундсена возникли сомнения в своем собственном плане. Он намеревался взять с собой семь человек, оставив одного Линдстрама присматривать за Фрамхеймом. Ведь по всем известным стандартам восемь человек для путешествия к полюсу – это слишком много. Пришлось бы ставить две палатки, возникла бы опасность промедления. И разве в соответствии с его требованиями к безопасности правильно брать всех? Но идея о том, что группа поддержки должна вернуться, тоже не нравилась ему, потому что это могло вызвать эмоциональное напряжение из-за разделения партии. Еще его беспокоил Йохансен, чье скрытое стремление к лидерству в самый критический момент могло выйти на поверхность, приведя к расколу и катастрофе. Вполне вероятен был мятеж в прямом смысле этого слова.

На самом деле эти сомнения стали кризисом руководства, а не просто личной проблемой. Их не обязательно было разрешать исключительно рациональными средствами даже такому рациональному лидеру, как Амундсен-.

Он мучился, колебался и в результате начал менять уже принятые ранее решения. Четвертого июля он представил обитателям Фрамхейма то, что назвал «улучшенным» планом, согласно которому выход группы должен был состояться в середине сентября, а не в ноябре, как изначально предполагалось. Все восемь человек и восемьдесят четыре собаки пойдут до склада на отметке 83°. Там они построят иглу и дождутся наступления полярного дня, что произойдет примерно в середине октября. Потом начнется последняя стадия – собственно поход к полюсу. В конце июля Амундсен, несмотря на то что сам постоянно требовал концентрироваться на единственной и главной цели, внезапно предложил сделать предварительный бросок вглубь Земли Эдуарда VII, как он сказал, «для проверки снаряжения». Дважды он просил анонимно проголосовать – чего никогда не делал Скотт, – и дважды результат был не в его пользу. Он согласился с этим, вернулся к первоначальной концепции, предусматривавшей ориентацию только на полюс, и решил выходить 24 августа, в день, когда вернется– солнце. Это было смехотворно рано. Йохансен предостерег его от такого решения. Он хорошо помнил свой арктический опыт, когда они с Нансеном вышли слишком рано и были вынуждены вернуться из-за холода. Но Амундсен своей властью пресек возражения Йохансена (и свои собственные опасения?). В воздухе чувствовалось беспокойство, всех одолевали сомнения. Неуверенность Амундсена передалась его товарищам. По словам Хасселя, «мысли об англичанах не давали ему покоя. Ведь если мы окажемся на полюсе вторыми, то лучше нам было вообще оставаться дома».

На мысе Эванс вопрос соперничества с норвежцами решили просто – сделали вид, что его вообще не существует. В течение первых нескольких недель после возвращения из похода по закладке промежуточных складов действовала негласная договоренность – игнорировать полярные темы в целом и положение экспедиции в частности. «Казалось, что где-то на стене повесили невидимое объявление: “Разговоры о работе запрещены”», – вспоминал Гран.

Но нельзя было запретить людям думать, и, похоже, Фрэнк Дебенхем выразил мысли большинства, написав в своем дневнике, что