Черный дом - Михаил Широкий

все дела. Тут много ума не надо. Ради этого не стоило тащить тебя сюда через полгорода… Нет, мы с папулей не обычные, примитивные убийцы, которые стараются покончить со своей жертвой одним махом или, по крайней мере, возможно скорее. Мы получаем удовольствие от самого процесса и поэтому стараемся продлить его как можно дольше. Этот как в сексе – процесс важнее результата. Движение всё, результат ничто… ну, или почти ничто… Так что ты, фраерок, на быструю и лёгкую смерть даже не рассчитывай. Умирать будешь долго! – Заключительные фразы она произнесла, вновь присев на корточки, приблизив своё лицо к Гошиному и заглянув в его глаза.

И, увидев вблизи, в нескольких сантиметрах, её расширенные, потемневшие зрачки, её чуть искажённые, будто сведённые судорогой черты, в которых в этот момент было так мало от её красоты, – они, искривлённые ненавистью и ещё бог знает чем, были сейчас почти безобразны, – почувствовав на своём лице её жаркое, прерывистое, с лёгкой хрипотцой дыхание, Гоша понял наконец то, о чём уже некоторое время смутно догадывался, но во что, не желая убивать в себе последнюю слабую надежду, не хотел верить, во что боялся уверовать окончательно. Он понял, что перед ним – сумасшедшая. Сумасшедшая, с помощью своих неординарных внешних данных заманивающая распалённых особей мужского пола в своё логово, мучающая свои жертвы и получающая наслаждение от их мук. А затем вновь выходящая на охоту, имея в своём арсенале одно-единственное, но зато необыкновенно эффективное оружие – неотразимую, убийственную – в данном случае не только в переносном, но в прямом смысле слова – красоту.

Словно подтверждая его предположения, Алина, подавшись назад и вскочив на ноги, сделала последнюю затяжку, отшвырнула окурок и с увлечением, чуть ли не с гордостью принялась рассказывать о своих «подвигах»:

– Мы уже несколько месяцев развлекаемся таким образом… да, примерно с середины апреля, когда потеплело и можно стало выходить на улицу в мини… Нам с папашкой так скучно порой в этом одиноком заброшенном доме. Живём мы, сам видишь, на отшибе, на самом краю города, вдали от людей. Короче – глушь. Гости к нам не ходят… и, в общем, я их понимаю: я бы тоже не пошла по своей воле в такой свинарник, – она с брезгливым видом бросила взгляд вокруг и передёрнула плечами. Но почти сразу же её лицо, на котором различные, иногда противоположные выражения сменялись с поразительной быстротой, озарилось хитрой лисьей усмешечкой; она подняла указательный палец с длинным наманикюренным ногтем и покачала им, будто грозя кому-то. – И тогда нам в голову пришла очень удачная мысль… Вернее, мне в голову – я ведь не только красивая, но и умная, – а папик одобрил мою идею, – как всегда, не сказав ни слова. Идея была вот какая: раз никто не хочет идти к нам по доброй воле, мы привлечём гостей с помощью моих чар… Ты ведь уже испытал на себе их действие и, надеюсь, не станешь спорить, что это действительно страшная сила!

Сказав это, она пристально уставилась на Гошу, точно ожидая от него немедленного подтверждения её самовосхвалений. Но так как он никак не отреагировал и, казалось, вообще не очень внимательно слушал её – как раз в эту минуту у него сильнее обычного разболелась голова и вновь дала себя знать лёгкая тошнота, – Алина немного разочарованно пожала плечами и продолжала с чуть меньшим воодушевлением, продолжала словно потому, что эти воспоминания, по-видимому, были приятны прежде всего ей самой:

–Так вот, я выходила в город в очень откровенном прикиде, почти голая, – ну, ты видел сегодня, – зависала в каком-нибудь людном месте – на площади, на вокзале, в парке – и ждала, пока на меня не клюнет какая-нибудь стоящая рыба. Ждать, как ты сам понимаешь, приходилось не слишком долго. Этот город просто кишит озабоченными мужиками, готовыми на всё, чтобы переспать с симпатичной тёлочкой. А уж с такой, как я, – и говорить нечего! У меня от них отбою не было! Некоторые норовили залезть мне под юбку прямо на улице, приходилось буквально отбиваться… Но зато у меня была возможность выбирать. Нищебродов, малолеток, барыг я отшивала сразу же, без лишних разговоров, – это я умею. Шла на контакт только тогда, когда клеился серьёзный, солидный мужичок, у которого можно пошарить в карманах, – таких сразу видно. И вот тут уж я промашки не давала, вцеплялась мёртвой хваткой. Это я умею ещё лучше! Нужно ведь, помимо всего прочего, пополнять по мере сил семейный бюджет. А то папик никак работу не может найти (да, вообще, не очень-то и ищет), а вот ест много… Короче, я обольщала этих похотливых козлов, кружила им голову, заставляла забыть обо всём на свете – и уводила с собой…

Девушка остановилась, словно для того, чтобы перевести дух и унять охватившее её при этих воспоминаниях лёгкое возбуждение. Несколько секунд она смотрела перед собой остановившимися, немного сузившимися глазами; лицо её разрумянилось, тонкие ноздри трепетали, через слегка приоткрытые губы вырывалось горячее дыхание. А потом их исказила кривая, циничная ухмылка, и она вполголоса, небрежно отцеживая слова сквозь зубы, проговорила:

– Вот здесь, на этом самом месте, где сидишь сейчас ты, после знакомства с папиком – или, точнее, с его битой – эти горе-любовники, смекнув, куда они попали, валялись у меня в ногах, хныкали, выли, причитали, как деревенские бабы на похоронах. Несли всякий бред – что у них, мол, жёны, дети, родные-близкие… Пытались меня разжалобить этой хренью! Только, мол, отпустите живым-здоровым, я не скажу никому ни слова, немедленно забуду обо всём, что здесь было, навсегда позабуду дорогу сюда. Оставалось только пообещать, что будут верны жёнам и никогда больше не станут ходить налево… Ха-ха-ха! – ненатурально рассмеялась она и обернулась к «папику», как бы приглашая его разделить её веселье; однако тот, как и следовало ожидать, остался бесчувствен и невозмутим, точно статуя командора. – Наивные люди! Они, вероятно, рассчитывали, что раз я молода и красива, то, значит, глупа, как курица… Ну, что касается других девчонок, особенно блондинок, то, наверно, это так и есть. Но я – другое дело… совсем другое… Даже мамашка, хотя терпеть меня не может, но признаёт, что я хитра, как бес. Облапошить меня ещё никому не удавалось, я сама кого хошь облапошу, обведу вокруг пальца… Я же прекрасно понимала, что достаточно кому-нибудь из этих клоунов вырваться отсюда, как они тут же позабудут обо всех своих обещаниях и клятвах и бегом побегут в ментовку. И тогда нам с