Артист (Управдом – 4, осень 1928) - Андрей Никонов

— Молния.

— Тогда ещё тридцать копеек. Вот квитанция, получите. Извините, молодой человек!

— Да? — Травин перестал разглядывать стены и столы и повернулся к Федотову.

— Ваше лицо мне определённо знакомо. Мы не встречались раньше?

— Возможно, — Сергей протянул руку, — только не помню, где. Я ваш коллега, из Пскова, начальник тамошней почтовой конторы. Зовут меня Травин Сергей Олегович.

— Ну конечно, — Федотов хлопнул ладонью по столу, — так и есть. Вы Серёжа Травин, простите, что так по-простому, сын Олега Станиславовича. Мы служили вместе в авиаотряде, вы тогда совсем ещё юношей были, но уже выше многих на голову. А ну, посмотрите-ка внимательнее, представьте меня без очков и с роскошной шевелюрой.

В подтверждение своих слов телеграфист снял очки в толстой оправе и провёл руками по лысине.

— Простите, что сразу не узнал, — Сергей изобразил лёгкое недоумение, — конечно, поручик Федотов, на «Илье Муромце» летали, я этот аэроплан обслуживал одно время вместо Чуликина. Точно помню — как завидовал, когда вы в небо поднимались, отец вас очень хвалил. Последнее, что слышал — будто сбили германцы.

Федотов вздохнул, высунул голову, чтобы убедиться, что других посетителей нет, откинул конторку — он сидел в коляске, тощие неподвижные ноги, согнутые в коленях, сложились на одну сторону.

— Как видите, списали подчистую, до недавнего времени надежды не было. Но здесь, в Пятигорске, помогли, начал ноги чувствовать, даже пальцем могу пошевелить. Доктор Огильви Александр Николаевич из Бальнеологического лично мной занимается, низкий ему поклон. Ну и занятие это выручает, нашёл себе по душе.

В почтамт зашёл мужчина в кремовом пиджаке и с портфелем, взял бланк телеграммы, обслюнявил карандаш и принялся старательно писать.

— Не удастся поговорить, — огорчился Федотов, — сейчас ко мне пойдёт, сами понимаете, работа. Но мы с вами обязательно должны увидеться. Сегодня и послезавтра служу с восьми до восьми, завтра уезжаю в Кисловодск, а вот в воскресенье совершенно свободен. Сможете прийти к обеду?

— Могу, — Травин кивнул, — я тут на отдыхе. Прислали в санаторий, вот, обтираюсь грязью и радием, здоровье восстанавливаю. Так что я с удовольствием, только скажите, где и когда.

— Сейчас адрес напишу, — телеграфист взял бланк, карандаш, по привычке подчеркнул знаки пунктуации, — пожалуйста, это недалеко совсем. Значит, приходите в воскресенье в два часа, к обеду. И спутницу вашу прошу, если пожелаете. Ну а вдруг что-то не выйдет, предупредите, а если меня на месте не будет, оставьте записку, мне передадут. Но уж постарайтесь, очень рад вас встретить, и хотелось бы нашу встречу продолжить.

— Ну вот, а ты канючил, — Лена похлопала Травина по руке, — смотри, сам тебя узнал, в гости пригласил, да ещё и меня. Он точно в меня влюбился, прямо глазами пожирал.

— Да, похоже, что получилось, — Сергей бросил кусок булки голубям, те всей стаей налетели на мякиш, вырывая его друг у друга, — вроде не наигранное было удивление, и пригласил от чистого сердца. Только вот о чём я с ним говорить буду, непонятно.

— Ну да, ты же у нас сын крестьянина, — Кольцова порылась в сумочке, достала папиросы, — тётя Яна была твёрдо уверена, что никакой ты не шофёр, а переодетый белогвардеец и шпион, и даже Пузицкому, помощнику Артузова, об этом талдычила. Тот, кстати, тогда ещё к её словам очень серьёзно отнёсся, и сейчас, когда меня сюда отправлял, просил при случае выяснить, так ли это, или просто совпадение. В смысле, ты из крестьян или очень даже наоборот. Вот я и думаю, может она была права, и ты нам всем головы дуришь.

— Похоже, по моей скромной персоне только ленивый не прошёлся.

Молодой человек допил квас, постучал пальцем по столику. Тут же подскочил официант, принёс ещё одну бутылку, зажёг спичку, давая Кольцовой прикурить.

— Серёжа Пузицкий сказал, что не то страшно, что ты из дворян, а то, что ты это скрываешь, значит, есть причина. Так что, Травин, за тобой глаз да глаз. Вон как Федотов обрадовался, своего почуял, глядишь, завербует тебя в свой Российский воинский союз.

— Это тебе тоже Серёжа Пузицкий сказал? — Сергей равнодушно посмотрел на Кольцову. — Ты с ним спишь?

— Не твоё дело, — Лена смутилась.

— Представь, — Травин усмехнулся, — что я действительно шпион. Так ты мне сейчас столько всего наговорила полезного, я вот, к примеру, могу за тобой проследить, и ещё одного секретного сотрудника ГПУ вычислить. Или на Пузицкого надавить, если вдруг вербовать придётся. Он ведь наверняка женат, значит, есть слабое место.

Женщина неожиданно рассмеялась.

— Мы с его женой Ларисой близкие подруги. Если вдруг проболтаешься, я тебе глаза выцарапаю. Кстати, Свирский тебя на ужин сегодняшний позвал, придёшь?

— Нет, — Сергей покачал головой, — что мне там делать. Я, помнится, с артистами московскими в волейбол играл, простые ребята, даже Кторов, а он тоже в кино снимается. А эти какие-то напыщенные, словно важным очень делом занимаются, сама говоришь, Малиновская никого в грош не ставит, начальник их пробовал на меня свысока смотреть. Боюсь, не сдержусь, нагрублю, а потом они жалеть будут.

— Ну как знаешь, — Кольцова отодвинула стул, — тогда я пойду. Адрес мой ты знаешь, если до воскресенья не появлюсь, в любом случае с тобой в полдень встретимся и пойдём к Федотову. На этом твоя миссия будет окончена, а моя начнётся.

Она чмокнула Травина в щёку, даже наклоняться почти не пришлось, и ушла. Сергей остался сидеть за столиком бывшей чайной, выходящей витриной на Базарную площадь, в курортный сезон она называлась кооперативной столовой «Бештау», щеголяла официантами и заоблачными ценами. Молодой человек заказал ещё одну бутылку кваса, крендель и газету «Терек», расплатился и принялся читать местную прессу. Новости Пятигорска и окрестностей ничем от таких же новостей в других небольших городах не отличались, заводы рапортовали об успехах, комитеты бедноты — о сокращении, отличился только некий журналист Максимов со статьёй «Змеи в Подкумке».

«12 сентября председатель Совета станицы Константиновской товарищ Мякушин, ранним утром проходя мимо камышей с винтовкой в руках, наткнулся на лежащую змею с поднятой на один метр головой. Двумя выстрелами из винтовки он убил её. Она была пять аршинов длины, семь вершков толщины, весом в три пуда, с головой со столовую