Синее платье - Дорис Дерри

Годами копила я страх перед внешним миром, тем, что за пределами квартиры. Он казался враждебным и суровым, и мне не хотелось по своей воле выходить за дверь. Фриц тащил меня в кино, где мы обычно ссорились, или на концерт, где он всегда начинал неудержимо кашлять. Не реже раза в год мы ездили куда-нибудь в отпуск: Испания, Италия, Франция, Ирландия. А на Рождество – всегда в Доломитовые Альпы.

Откуда взялся этот Бали? Четыре буквы. «Рождество под жарким солнцем» – кажется, это он первый предложил. Но Бали предложила я, здесь уж ничего не изменишь.

25 декабря, под утро, когда нам надо было вылетать, снегу навалило больше двадцати сантиметров. Фриц озабоченно поглядел в окно и пробормотал: «В такую погоду самолеты, может, и вовсе не летают».

Он произнес это тихо-тихо, но я расслышала. И еще подумала: надеюсь, и вправду не летают.

Вся эта авантюра с Бали вдруг показалась мне противоестественной. Все равно что клубника зимой. Ну, что мы там забыли, что будем там делать? В тропиках, на жаре… На пляже валяться?

– Пошли, сядем на автобус пораньше, – заторопил меня Фриц.

Мы вышли из дома, поплелись, утопая в снегу. Темно, ветер ледяной. Неужели через двадцать часов, а то и меньше, мы будем жариться на солнышке? Черт, забыла! Дорожную аптечку забыла! Мы же без нее пропадем! А комары? А лихорадка? Мы бросились назад, взяли аптечку, пропустили ранний автобус, а мне все думалось: мы никуда не едем! Мы остаемся!

На каждом шагу возникали препятствия и появлялась возможность обмануть судьбу. Но нет, мы упрямо шли к цели. «Последнее напоминание, уважаемые пассажиры. Господин и госпожа Шредер, проследуйте, пожалуйста, к месту регистрации!» – произнес строгий голос у нас над головами, и мы, еле переводя дух и обливаясь потом, примчались к выходу на посадку.

Вместе с сытыми младенцами, спросонья прижимающими к себе своих плюшевых зверей, измученными на вид матерями и раздраженными папашами нас погрузили в чрево «боинга» индонезийских авиалиний «Гаруда».

Мой муж засиял, как школьник на экскурсии. Подружился тут же со стюардессами, похожими на эльфов: все как одна идеально сложены, волосы черные как смоль, губы ярко накрашены. У меня заныло сердце: что если на Бали все женщины такие?

Фриц великодушно пропустил меня к окну, а сам остался у прохода, где порхали его эльфы. Пластиковая надувная подушка обхватила мою шею, как ортопедический воротник, что меня, видимо, вовсе не красило. К тому же эта штука загородила от меня Фрица, я вообще его больше не видела и только ерзала в кресле туда-сюда, пытаясь поудобнее устроиться. Во время взлета Фриц взял меня за руку. Я хотела положить ему голову на плечо, но надувной воротник не давал. На мониторе появилась маленькая белая стрелка, указывавшая путь нашего самолета на другой конец света. Что это нас понесло в такую даль, зачем мы вообще сорвались с места, что хотим в нашей жизни изменить? Что такого должно произойти на Бали, чего не произошло бы дома? Фрица спрашивать было бессмысленно – у него был готов сколь идиотский, столь и банальный ответ: там солнце светит, детка моя сладкая! – все, что я услышала бы в ответ. А я жару переношу плохо, у меня кровь холодная, он сам надо мной по этому поводу всегда подтрунивал.

Подали обед. Я решила ничего не есть, чтобы влезть в купальник, но рядом с индонезийскими эльфами с их мальчишескими фигурками худеть уже не имело никакого смысла. В итоге я проглотила все, что мне принесли, и еще закусила ванильным кремом Фрица. Тут меня разморило. Фриц заказал себе третью порцию пива, лицо его выражало полнейшее удовольствие.

– Ах, – вздохнул он, – как чудесно лететь куда-то, правда?

Я кивнула в ответ и продолжила скучать по своему надежному, спокойному местечку у стола, и о голубой елочке прямо у меня под окном, и о синицах на ее ветках.

Муж заботливо сжал мои пальцы.

Я взглянула на его худую бледную руку, что лежала на моей, и она показалась мне вдруг ужасно старой. Когда она успела постареть, почему я ничего не заметила? Эта рука вызывала отвращение и жалость одновременно. Кажется, Фриц тогда в последний раз держал меня за руку. Я только помню, что вдруг отчетливо представила себе, как мы вместе с ним тихо старимся. Уютно старимся и чуть-чуть душновато. Так что я время от времени распахиваю окна и выкрикиваю какую-нибудь глупость вроде: «Воробьев в парламент!» или «Не допускайте к власти драчунов и засранцев!». Какая чудная эта старушенция с третьего этажа, будут говорить обо мне, вечно порет всякую чушь, похоже, потихоньку выживает из ума. Хихикая, я закрою окно, а Фриц, сидя в кресле с подлокотниками, улыбнется и покачает головой, посмеиваясь надо мной, – так всегда было, всю нашу совместную жизнь. Я сварю ему томатный суп, он запачкает им рубашку. Вот так примерно все и будет.

Я закрыла глаза. Минут пять, кажется, прошло, и муж стал трясти меня за плечо:

– Мы приземляемся в Сингапуре!

Я с трудом очнулась от грез. Из иллюминатора ударил слепящий свет. Меня укачивало, тошнило, душила жара.

– Ты десять часов проспала, – упрекнул меня Фриц, – а я ни минуты не спал. Надевай ботинки.

Он вытащил из-под переднего сиденья ковбойские сапоги. Ну почему мы не можем носить кроссовки, как все нормальные люди? Фриц с превеликим трудом напялил сапоги мне на ноги, при этом ему пришлось залезть под мое кресло, и выпрямился – тяжело дыша, весь красный. Он часто ухаживал за мной, как за капризным ребенком, и мне это нравилось. Но в тот момент мне было не до телячьих нежностей. Я поднялась.

– Куда ты?

– В туалет, – грубо ответила я и протиснулась мимо него к проходу.

– Но мы же приземляемся.

Я молча двинулась к туалету. Занято. Я долго ждала, потом нетерпеливо постучала в дверь. Тишина. Я хотела уже было обратиться к стюардессе, но тут задвижка щелкнула, и на меня надвинулся весьма упитанный китаец. Я приготовила ему свирепую гримасу, но у него было на редкость милое лицо и он так дружелюбно мне улыбнулся, что я невольно ответила тем же.

За ним пронеслось облако лимонного аромата – так пахло средство после бритья. Я жадно вдохнула этот запах, провожая китайца взглядом. Его черные волосы стояли мокрым ежиком, как будто он только что вымыл голову в крошечном туалете. Прическа придавала ему что-то наглое, юношеское и в сочетании с его комплекцией подействовала на меня возбуждающе. Я не могла отвести от него глаз – это и была та самая другая моя жизнь, по которой я скучала за рисованием, о которой мечтала, как о новом платье.

Он придержал мне дверь. Я вошла, заперлась, продолжая улыбаться. По ногам тянуло сквозняком, будто я, как и наш самолет, зависла где-то в необъятном пространстве. Ухватившись обеими руками за раковину, я увидела в зеркале свою придурковатую улыбку и тут только заметила, что выгляжу ужасно: опухшая со сна, бледная как мел, волосы всклокочены.

Китаец оставил под зеркалом маленький тюбик пасты. Я выдавила немного на палец и стала втирать в зубы, потом вынула из кармана помаду, накрасила губы. Кажется, вид у меня стал поприличнее. Я даже попыталась кокетливо улыбнуться.