Моя Таврида - Алексей Бачаев

Екатерина Бордон. Скрш, вшш, тыгдык

Скрш, скрш, скрш – вот как шуршит под ногами галька на «Тавриде». Весь первый день я пыталась передвигаться по ней в шлепках и к вечеру чувствовала себя древней-предревней старушкой. Ох, коленки-то как ломит, етить-колотить!

Вшш, вшш, вшш… – вот как шумит море на «Тавриде». Какое оно? Чистое, соленое, справедливое. Не море, а великий уравнитель! В том смысле, что каждый, заходя в него, выглядит нелепо. Размахивает руками, загибается в причудливые закорючки и тихо чертыхается под нос. Спасибо скользкой гальке на дне – той самой, которая скрш, скрш, скрш.

Тыгдык, тыгдык, тыгдык! Нет, это не котики ночью, просто так мое сердце бьется на «Тавриде», потому что попало домой. Здесь как в любом приличном семействе: есть свои чудаки, братья на век, тусовщики и даже дальние родственники, которых обычно знать не знаешь. В общем, разные все. А все ж таки общая кровь – творчество.

Хотите ещё расскажу про «Тавриду»?

* * *

Задача: как бы случайно заговорить с девочками из «Ковендура».

Решение: сужаем круги.

Такая у меня стратегия. Объект на пляже. Как бы невзначай ложимся на соседний шезлонг. Объект в столовой, ест капусту. Как бы случайно проходим мимо. Объект купается. Рассекаем волны по соседству. Объект… Да сколько можно!

– Привет, я Катя. Помните меня?

– Катюша, конечно, помним!

Как всё, оказывается, просто было. Блин.

* * *

– Кать, ты купаться идешь? – спрашивает Ксюша, моя соседка по желтому домику. На ней ярко-красный купальник и короткие джинсовые шорты, а между ними такой красивый пресс, что складки на моем животе даже не пытаются втянуться. Бесполезно.

– Нет, иди без меня, – говорю. – Мне тут надо хоррор дописать. Про монахов.

– Монахов?!

– Ага, монахов-каннибалов.

И Ксюша потихоньку, бочком, обходит меня по максимально широкой дуге. С чего бы это? Я же добрая! Вот только как бы описать тот звук, с которым руки отрываются от тела… А то ведь «чавк» – это как-то нестрашно. Несолидно, я бы даже сказала.

* * *

Перед Литслэмом сгрызла колпачок от ручки аж до основания. Остался крошечный кончик, который я нервно сплюнула в придорожную пыль. Настоящий ковбой, не иначе! Дерзкий, смелый и… черт, может, не стоило выбирать текст, в котором столько мата, гопников и чистой любви? Может, надо было что-то философское, про экзистенциальную тоску? А то вот сидят в жюри финалисты «Нацбеста», а я вся такая «чё как, ёпта?»

Нервно лезу в телефон и шуршу виртуальными текстами. Ищу, ищу, но поздно. Меня вызывают на сцену, и я говорю:

– Здравствуйте, меня зовут Катя Дорн. А эта кепка – мой реквизит.

Напяливаю кепку с логотипом «Тавриды» козырьком назад, шумно выдыхаю в микрофон и вдруг понимаю: всё так, как надо. Ведь этот текст – это я. А себя предавать нельзя. Ни в коем случае.

* * *

Я – бездыханное тело. Нет, я рождественский гусь! Только вместо яблок, изюма и кураги меня до отказа набили словами. Важными, нужными, ценными. Про то, что не надо бросать. Про то, что и смысл есть, и талант, только вот тут бы поправить немного. И здесь, и вон там, и много в общем-то где, но это и ладно, ведь я же в начале пути. Всё окей.

Откидываюсь в гамаке и вижу, как небо над «Тавридой» подмигивает звёздами. Море шуршит уже не о гальку, а прямо внутри у меня. Омывает слова, размягчает твердую корочку страхов и выпускает наружу веру в себя.

Ну, привет! А то, что из глаз что-то капает… Это не страшно. Это море с «Тавриды». То самое, которое вшш, вшш, вшш…

Мария Рождественская. Лишь море здесь тихое

Море пахнет арбузами. Я понимаю это, едва покидаю самолет в Симферополе. В воздухе витает почти неощутимый привкус соли. Спорим, никто не заметил?

Кажется, будто бы только что я шагала по лесу собирать землянику на вырубке. В голове крутились мысли о героях моей книги, идущих по болоту за чудесами. Я шла и они шли внутри меня, думая обо мне, и в нашем шествии была лёгкая нотка рекурсии.

Кажется, будто бы только что я получила письмо в ответ на заявку: «Вы приняты, вы лучшие!», и целый день ходила с ощущением восхода солнца внутри. Как Золушка, которой пришло приглашение на бал. Потом одумалась: ну что я, в самом деле! Какая из меня Золушка?! Книга дописана, земляника собрана – самоизоляция моя была не так уж и тяжела. Но солнце внутри не заходит.

Ох, сколько справок пролетело шелестящим роем от врачей до меня… а от меня до проверяющих с забавной и страшноватой надписью на футболках: «Медицина катастроф». И даже в автобусе, едущем к лагерю в бухте Капсель, я не могла до конца поверить, что все препоны пройдены и скоро я увижу… «Тавриду».

Вдоль дороги рядами идут виноградники, горы лежат пологие и пегие – выжженные, похожие на греческие. Выходим из кондиционированного автобуса, щурясь от света, недоспавшие, голодноватые – литераторы, поэты-прозаики.

Встреча прибывших новичков «Литературы и медиа» проходит так же, как потом и вся смена: как резкий хлопок ладонями перед лицом – быстро, громко, внезапно. Но весело. Наконец-то все двери перед нами распахиваются!

Море синеет полосочкой из-за заборов и крыш и призывно пахнет арбузами – белой свежестью у самой зеленой корочки. Тяну шею, чтобы увидеть больше, и пропускаю часть объяснений нашего атташе – веснушчатой девушки с афрокосичками. Она выглядит как художница, и она правда художница. В ней чувствуется свобода – как флаг, летящий по ветру, и одновременно – озабоченная усталость нянечки при великовозрастных детях: попробуй-ка за всеми уследить!

Солнце на коже – жгучее, южное. Если пересидеть под ним хоть на полчаса дольше, чем нужно, в горле появится ощущение холодящей боли – передозировка ультрафиолета, поэтому я надеваю рубашку с длинным рукавом и ношу брюки, а не шорты. На входе в столовую нам меряют температуру – и я стараюсь не засиживаться на пляже, чтобы не разгорячиться до состояния «ой, тридцать семь и пять! А не больны ли вы?» Война войной, а обед обязан быть по расписанию.

Домик, куда нас поселяют, имеет «счастливый» номер – тринадцать. Он почти у синей глади моря, дорожка уступами спускается на галечный пляж, и мне нет дела до математических суеверий. Среди ровной травы газонов растут розы. У роз теплые лепестки.