Шкала жизненных ценностей - Герман Николаевич Муравьев

более старых, и поколения старших вообще. Примером тому может служить обращение апостола Павла к толпе: «Мужи, братия и отцы!» (Деян. 22,1).

* * *

В характере взаимоотношений деда и внука роль человека, представляющего среднее звено триады, является определяющей. Семейная функция его исключительно сложна: он должен одновременно почитать родителей и растить сына, что, естественно, требует разделения сил, времени и средств. Однако наиболее трудно выполнимой является третья задача – соединить духовно деда и внука.

Родственная триада в общем случае – не семья, не «первичная ячейка общества». Это скорее материально-бытовой и духовно-психологический союз представителей трех поколений, связанных узами прямого родства. Члены этого союза могут проживать как совместно, в составе единой сборной семьи, так и быть разбросанными в пределах города, региона или значительно дальше, что затрудняет их внешнюю взаимосвязь. Однако это никогда не станет причиной разрыва внутренних связей триады, если ее среднее звено, бывшее звеном младшим в диаде «отец – сын», успешно справится с возросшими психологическими нагрузками. Ведь почитать отца своего ему теперь придется на глазах у своего сына, который естественным образом возьмет на вооружение все отцовские промахи и достоинства.

Таким образом, среднее звено своим поведением задает стереотип отношения сына к отцу и внука к деду. Казалось бы, человек, остающийся сыном и одновременно становящийся отцом, должен осознать эту двойную миссию, что, в свою очередь, должно сказаться на форме и содержании почитания им своих родителей. Практика взаимоотношений отцов и детей при переходе от диады к триаде действительно изменяется, но редко – к лучшему для старшего звена триады. Даже не выходя из круга лично знакомых мне людей, могу предположить, что детей производят на свет Божий нередко в качестве «подарка» для бабушек (в большей степени) и дедушек. Думаю, что в этом допущении я не одинок: образцов откровенно потребительского отношения к ним со стороны молодых мам и пап существует великое множество. Кому, например, неизвестны факты преждевременного увольнения с работы молодых еще бабушек, жертвующих грядущей пенсией во имя детей, дабы последние не теряли свою работу? Правда, иногда в обмен на эту жертву дети обещают родителям пожизненное безбедное существование. Но даже если обещание это и выполняется, то обретают родители именно существование, и не более того, поскольку с потерей материальной независимости неизбежно утрачивается и независимость моральная, право голоса, даже – совещательного. А это – самое страшное для старшего звена родственной триады, чего не понимает и, вероятно, никогда не поймет ее эгоистичное среднее звено. Надежда на его внезапное озарение – маловероятна, попытка же пробудить совесть и сознательность в великовозрастных детях – заведомо обречена на неуспех.

Еще пребывая в составе диады, многие сыновья и дочери уже были искренне убеждены в том, что их мамы и папы не имеют абсолютно никакого права на свою личную жизнь, интересы и вкусы; что все это есть объект безвозмездного пользования, безраздельно принадлежащий им, детям. Но ведь к такому откровенно эгоистическому убеждению подвели детей именно их родители! Те самые любвеобильные мамы и папы, которые самозабвенно исполняли роль инициативных вышколенных слуг при своих прихотливых избалованных чадах и готовы были распять себя на кресте слепой родительской любви! Так что, не дети узурпировали право отца и матери на личную жизнь, а родители сами, добровольно, отказались от этого права в пользу детей. Что же оставалось делать последним? Естественно, принять родительский дар в вечное пользование. Так стоит ли теперь, когда образовалась родственная триада, появился внук, требующий немалого внимания к себе, говорить о каком-либо почитании родителей? Стоит! И не только родителей, но и прародителей, потому что внучек незаметно достигает возраста любознательного «крохи» из стихотворения В. Маяковского. А достигнув его, что сможет увидеть этот наблюдательный ребенок?

* * *

Увидеть он сможет многое, но на выводы из увиденного им всегда будет влиять позиция родителей, которая выглядит достаточно противоречивой: с одной стороны – острая потребность в повседневной помощи бабушек и дедушек, с другой – болезненное ее восприятие. Выражается это в форме беспомощного гонора, демонстрируемого, к примеру, заносчивой дочерью – мамой, дополнившей семейную диаду до триады. Помощь любящей бабушки жизненно необходима – это хорошо понимает неопытная молодая мать. Но играть унизительную, как ей кажется, роль «второй скрипки» в отношении своего же ребенка – это выше ее сил. Таким образом, возникает напряжение во взаимоотношениях старшего и среднего звеньев триады, создаются конфликтные ситуации. Однако интересы ребенка все же доминируют в сознании молодой матери, и она, здраво рассудив (возможно, совместно со своим прагматичным спутником жизни), уступает «почитаемой» бабушке. Что же именно? Право исполнять рутинную повседневную работу по уходу за ребенком, максимально ограничив при этом ее роль в воспитании и развитии внука. Иной матери ничего не стоит в его присутствии грубо оговорить бабушку, указать ее место, цинично высмеять духовные ценности, старательно прививаемые внуку. Впрочем, это далеко не все, что сохранит на всю жизнь цепкая память ребенка, входящего в возраст соображающего «крохи»! Так создаются первичные условия для нравственной аберрации будущей личности.

Данная тема требует особого рассмотрения, так как последствия преднамеренного духовного разъединения старшего и младшего звеньев усилиями среднего звена выходят далеко за пределы отдельно взятой триады, обретая общечеловеческое значение. Но вернемся, однако, к рассмотрению темы почитания предков. Вот, например, частный, но далеко не редкий случай.

Спрашиваю как-то свою «безработную» соседку, у которой, как я успел заметить, внук буквально днюет и ночует, где его родители. «В отпуск уехали, – отвечает эта добрая женщина, – они же (родители мальчика) много работают, им ведь надо и отдохнуть!» Что ж, не согласиться с этим нельзя. «А вам-то с мужем они когда-нибудь по-настоящему отдохнуть предлагали?» – интересуюсь я. «Нет, но ведь мы же и не работаем, мы же дома сидим», – последовал ответ. Трудно сказать, чего в ее словах было больше: искренней убежденности в том, что подобное домоседство не дает права на отдых? скрытой иронии в адрес «заботливых» детей? или наоборот – попытки защитить своего, всегда и во всем правого, ребенка (даже великовозрастного) от подозрений в эгоизме? Но то, что в этих словах ощущалась какая-то скрытая безысходность, было несомненным. Казалось, со мной разговаривала не глубоко почитаемая мама и бабушка, а содержанка, еще не отработавшая свой кусок хлеба. Думается, что моя бывшая соседка отнюдь не единственная «осчастливленная» мать и бабка.

Однако отсутствие должного материального комфорта не столь мучительно переносится прародителями, как дискомфорт моральный, душевный. Вот где наши предки по-настоящему несчастны! Даже если им обеспечено вполне приемлемое материальное бытие, они тем не менее чувствуют изжившими себя, совершенно ненужными, когда их откровенно изолируют от жизни духовной. Старшее звено родственной триады воспринимает менее болезненно