Милая моя - Юрий Иосифович Визбор

нашего автобуса давно покинул нас, и теперь было просто непонятно, как мы повезем в Москву команду в двадцать человек и три тонны экспедиционного груза.

Из коридора «прилета» непрерывно шли люди. Омск… Казань… Магадан… Душанбе… От нечего делать мы глазели на прилетавших. Неожиданно в стеклянном проеме показался какой-то хромой старик, опиравшийся на палку. Удивительно было то, что старик был одет в полинялый тренировочный костюм, а за спиной у него виднелся внушительных размеров рюкзак. Он сильно припадал на правую ногу. В следующий миг я понял, что опирается он не на палку, а на ледоруб! Окинув быстрым взглядом толпу встречающих, он направился прямо ко мне. Я мог поклясться, что не знаю его и никогда не видел! Тем не менее он подошел ко мне, протянул сухую, перевязанную замаранным бинтом руку.

— Привет, Юр, — сказал старик.

Я пожал ему руку, но ничего не ответил. Я не знал его. К нам уже стали подтягиваться любопытные. Правая штанина на ноге старика была распорота до высоты колена и обнажала слои многочисленных бинтов.

— Это я, — сказал старик, — Пятифоров. Не узнаешь?

Я не мог вымолвить ни слова. Это и вправду был Валя Пятифоров, тридцатилетний московский инженер, мой товарищ по восхождениям, гитарист и хохмач. Если бы он не назвался, я бы никогда не узнал его. Я знал, что команда «Труда», в которую входил Валя, вот-вот должна была вернуться с Памира после сложнейшего высотного траверса. Тревожное предчувствие охватило нас. Мы сами возвращаемся с гор бог знает в каком виде. Но нас узнают.

— Блюм погиб, — сказал Валя.

Блюм не погиб. Он умер своею смертью, если так можно толковать диагноз «гипоксия и острая недостаточность». Группа альпинистов, мастеров спорта, совершала в позапрошлом году высотный траверс — прохождение нескольких вершин. Руководитель — Борис Ефимов. В составе команды был и Блюменар (нарекли его родители так в те времена, когда модно было называть детей Трактором, Электрием, Индустрием). Блюменар (от слова «блюминг») Степанович Голубков, мастер спорта, инструктор альпинизма, московский инженер. С самого начала траверса, еще с пика Ленинград, Голубков чувствовал себя плохо, впрочем, это и не удивительно: редко кто чувствует себя хорошо на таких высотах. В группе, которую непрерывно терзали непогода и болезни, поморожения и усталость, создалось критическое положение. Но отступать было некуда — в прямом, самом ясном смысле. Путь вниз, к теплу и отдыху, лежал через высочайшую вершину нашей страны — пик Коммунизма. По его крутым, острым, как нож, снежно-ледовым гребням поднимались восходители. Перед самой вершиной на высоте 7350 метров нашли крохотный пологий участок, где смогли собраться все месте. Неожиданно на этой высоте нашелся врач — подошла другая группа альпинистов, и Владимир Машков осмотрел Голубкова. После этого он отозвал в сторону Бориса Ефимова и сказал:

— Его надо немедленно вниз!

Борис и Машков повернулись к Блюму, чтобы поговорить с ним. Он, опустив голову, сидел на рюкзаке. Он был мертв…

…Мы б положили мертвого его

Лицом к горе. Чтобы тень горы касалась

Движеньем легким друга моего…

Так и было — как в стихах Николая Тихонова. Жора Корипанов, Валя Пятифоров, Володя Климов, ребята из команды сделали все возможное на этой высоте. Все, что позволяли покинувшие их самих последние силы: положили товарища на подветренный склон, загородили его от снега и ветров камнями. Больше ничего они сделать не смогли. Ни о какой транспортировке вниз не могло быть и речи. Во-первых, во всей практике мирового альпинизма о спуске тела с таких высот пока что не слыхали; во-вторых, для самих восходителей в той ситуации спуск к обитаемым горизонтам выглядел проблематичным… Однако спустились, никого больше не потеряли. Отделались травмами и поморожениями. Все вернулись в Москву. Кроме Блюма Голубкова. Он остался у последнего снежного взлета к вершине пика Коммунизма, возле воткнутого в снег плоского серого камня, на котором концом ледового крюка было процарапано: «Б. С. Голубков».

Бывают случаи, когда люди поступают странно. Без всякой видимой пользы для себя. Изобретая сложную технику, лезут куда-то под землю, чтобы забраться в никому не ведомые пещеры, где сыро, холодно, опасно. Снаряжают легкомысленные парусные суда и на них переплывают в полном одиночестве великие океаны Земли, хотя можно это сделать во много раз быстрее и безопаснее. Тратят много сил и выдумки для того, чтобы укрепить на новом доме резные наличники. Ни пользы, ни прока в них никакого — дом и без наличников может прекрасно обойтись. Или, к примеру, в многонедельных экспедициях забираются на высокие горы, хотя заранее известно, что нет там ничего, кроме выветренных скал, мороза, снега да льда.

Люсьена Бернардини после покорения считавшейся совершенно неприступной стены Пти-Дрю спросили: «Господин Бернардини, зачем вы вообще ходите в горы?» — «Затем, — ответил знаменитый альпинист, — что там никто не задает глупых вопросов». Остроумно, но не по существу. Извечное любопытство — драгоценнейшее качество человека — неуемное, страстное желание узнать, что там за перевалом, за горизонтом моря, за краем неба, — оно, в конце концов, и было причиной и, как это ни парадоксально, следствием человеческого прогресса, движения цивилизации. Любопытный пастух однажды собрался с духом и поднялся на вершину Монблана. Любопытные братья Монгольфье однажды наполнили нагретым воздухом бумажный шар и посмотрели, что из этого получится. Чудаковатый физик Герц из чистого любопытства изучал электромагнитные волны, заранее зная, что они «никогда не будут иметь практического значения». В безумстве храбрых мы находим ныне истоки многочисленных важных и доблестных дел человека.

Именно к разряду таких дел, на мой взгляд, и относится экспедиция, организованная Центральным советом ДСО «Труд» на пик Коммунизма с одной-единственной целью: снять с вершины и доставить в Москву тело Голубкова. Какая, собственно говоря, разница покойнику, где ему лежать? Да и какое дело до этого другим людям? И чем отличается подмосковное кладбище от памирского? Да и вообще — зачем все это? Не все ли равно?

Нет. Не все равно. У Голубкова остались родственники и друзья. И у них было право и обязанность — не забыть его.

Так в приказах появились необычные слова о спортивной этике. Так в бухгалтерских документах были заприходованы проблемы чести и благородства.

Базовый лагерь — так называемая поляна Сулоева. Трава по пояс, много ручейков, ровно. Серым поворотом великанского велотрека изгибается боковая морена. Будто ширма, отделяющая людей от богов, стоит цепь вершин: пик Москва, пик Бородино, пик 30-летия Советского государства… Высота — 3900. В Альпах на таких отметках снимают с плеча рюкзак, заканчивая восхождение. На Памире