Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса - Эрик Ларсон

Холмс вернулся на Уоллес-стрит, где видел вывеску аптеки. Железнодорожные пути пересекали переезд. Сидевший у переезда дежурный, подставивший свое тело под косые лучи солнца и наблюдавший за поездами, должен был через каждые несколько минут вскакивать и опускать шлагбаум, чтобы пропустить пышущий паром локомотив. Аптека помещалась в доме на северо-западном углу переезда 63-го пути через Уоллес-стрит, за которой простирался пустынный незастроенный участок земли.

Холмс вошел в аптеку, где его встретила пожилая дама, миссис Холтон. Он сразу почувствовал, что у этой женщины сейчас трудные времена, почувствовал это так, как иной мужчина способен уловить едва ощутимый запах духов, исходящий от женщины. Он представился, отрекомендовавшись врачом и фармацевтом, обладающим лицензией, и спросил у женщины, не требуется ли ей помощник для работы в аптеке. Он говорил мягким, располагающим голосом, часто улыбался и не спускал с нее искреннего, открытого взгляда голубых глаз.

Говорить он умел, и вскоре она поведала ему о большом горе. На верхнем этаже дома от рака умирал ее муж. Она призналась Холмсу, что управлять магазином и одновременно ухаживать за мужем стало для нее слишком тяжело.

Глаза Холмса увлажнились, пока он слушал. Расчувствовавшись, он взял ее за руку и сказал, что сможет облегчить ее бремя. Помимо этого, он сможет превратить аптеку в преуспевающее коммерческое предприятие, с которым будет не под силу тягаться конкурентам, обосновавшимся в их квартале.

Взгляд его голубых глаз был необыкновенно чистым и убедительным. Женщина сказала ему, что ей необходимо обсудить это с мужем.

* * *

Она пошла наверх. День был жарким. Мухи, отдыхая, неподвижно сидели на окне. Снаружи еще один поезд прогромыхал через переезд. Зола из топки и дым тянулись за окном, словно лоскуты грязной кисеи. Ей, разумеется, необходимо посоветоваться с мужем, но ведь он умирает, и именно она сейчас является тем, кто управляет магазином и полностью отвечает за него, и нужно принять решение.

Сама мысль об этом молодом докторе внушала ей чувство удовлетворения, которого она так давно не испытывала.

* * *

Холмс и прежде бывал в Чикаго, но только краткими наездами. Этот город поразил его, говорил он впоследствии, что было удивительно – хотя бы потому, что, как правило, ничто его не поражало, ничто не трогало. События и люди привлекали его внимание так, как движущиеся предметы притягивают к себе взгляд земноводного: на первой стадии – оценка их близости с точки зрения механических параметров тел, затем расчет значимости и ценности объекта и последняя стадия – принятие решения действовать или продолжать пребывать в неподвижном состоянии. Когда он, наконец, принял решение ехать в Чикаго, он все еще носил имя, полученное при крещении: Герман Вебстер Маджетт.

Как и у большинства людей, первым, с чем он встретился в Чикаго, было неописуемое зловоние, которое постоянно присутствовало вблизи скотобойни «Юнион», а в дополнение к этому еще и разложившийся чинук [58] с сожженными волосами, источавший невыносимый трупный запах. «Основной запах, – писал Эптон Синклер [59] о чикагских бойнях, – едкий и пронзительный; густой, тошнотворный, сильный, который воспринимаешь, кажется, всеми органами чувств». Большинство людей находило его отталкивающим и омерзительным. Встречались и такие, кто находил его вдохновляющим на переход «реки смерти» (фраза Синклера), и добывали из него громадные состояния. Так и тянет сказать, что все эти смерти и кровь предрасположили Маджетта к его деяниям, но более реалистичным было бы предположить, что они возбудили в нем чувство, что вот наконец-то нашелся город, который позволяет расширить рамки поведения, которым он был вынужден следовать в Гилмантоновской академии в Нью-Гемпшире [60], в городе, в котором он родился и где провел школьные годы, сначала будучи маленьким, странным и на редкость сообразительным мальчиком, но жестокие сверстники воспринимали его как добычу.

Воспоминание об одном эпизоде не покидало его в течение всей жизни. Ему было пять лет, и он надел свой первый костюм, когда родители отправили его получать образование в школе, размещавшейся в одном из деревенских домов. «Я должен был каждый день проходить мимо приемной деревенского врача, дверь которой крайне редко бывала закрытой, – писал он позже в своих мемуарах. – Частично из-за того, что эта приемная ассоциировалась в моем сознании с источником всех тошнотворных микстур, вызывавших у меня неподдельный детский ужас (ведь это было еще до того, как появились лекарства для детей), а отчасти из-за многочисленных смутных слухов относительно состава этих микстур, это место вызывало у меня особое отвращение».

В те дни приемная доктора, несомненно, могла быть страшным местом. Все доктора были в какой-то мере любителями. Лучшие из них покупали трупы для изучения. Они платили наличными, не задавали никаких вопросов и сохраняли особо интересные части больных внутренних органов в больших светлых бутылях. Чтобы было легче решать анатомические проблемы, в приемных висели скелеты. Некоторые из них и впрямь оказывались чем-то вроде произведений искусства: с исключительно подробно, исключительно точно сочлененными составными элементами, и каждая отбеленная кость скреплялась с соседней с помощью меди, а зубы у черепов скалились в благодушной усмешке – казалось, эти висящие скелеты готовы бежать наперегонки по улицам и, весело болтая, ловить вагон канатной дороги.

Двое мальчишек постарше прознали про страх, который испытывал Маджетт, и однажды поймали его и потащили, «вырывающегося и вопящего», в приемную доктора. «Но они и не думали прекращать, – писал Маджетт, – пока не притащили меня и не прижали лицом к лицу к одному из улыбавшихся скелетов, который своими распростертыми руками, казалось, готов был схватить меня».

«Это было безнравственным и опасным действием по отношению к маленькому ребенку, здоровье и психика которого только еще формировались, – писал он, – но это, как показала жизнь, был своего рода героический метод исцеления, полностью избавивший меня от моих страхов и впервые пробудивший во мне обостренное чувство любознательности, а позднее желание учиться, в результате чего я по прошествии ряда лет выбрал медицину своей профессией».

Описанный инцидент наверняка имел место, но сценарий его был иным. Более вероятно, что два старших оболтуса поняли, что их пятилетняя жертва совсем не против такого ознакомительного эксперимента, и вместо отчаянного сопротивления и отчаянных воплей он просто рассматривал скелет с холодным вниманием.

Когда он снова перевел свой взгляд на своих мучителей, то бежать сломя голову из приемной доктора пришлось им.