Тихая моя родина - Сергей Юрьевич Катканов

которые ни когда не бывали в бане и ни когда не моют даже своего лица. Не моются раскольники главным образом ради подвига, а потом — из опасения оскверниться.

C.K.: Если бы кто-то захотел создать пародию на православный аскетизм — лучше не получилось бы. Враг рода человеческого — большой мастер пародий. А на что он ещё способен?

Н.С.: Горе православным женщинам, попавшим в раскольническую семью. Придет она из храма после венчания, ещё на крыльце перед входом в дом родственники-раскольники заставляют переменить троеперстие, которым она привыкла креститься, на двоеперстие. Придумывают разнообразные поводы, чтобы не пустить её в церковь. При стойкости в убеждениях православной женщины ярые раскольницы прибегают даже к истязаниям, чтобы достигнуть своей цели.

С.К.: Вот это и была самая настоящая гражданская война, и война эта шла за самое главное, что только есть в жизни человека.

Н.С.: Девушка-раскольница 17-и лет в деревне Петряеве ищет истинной веры. Ищет искренне, настойчиво, сознательно, с мужеством. В ней есть искра Божия. Как ни язвят её подруги и соседи, она (старается тайно) ходит к одному ревнителю православия учиться грамоте с единственной целью — приобрести навык читать книги, чтобы найти и утвердиться в неповрежденной ересью вере.

С.К.: Представьте себе какой-нибудь модный петербургский салон той поры, как водится, битком набитый разного рода «богоискателями», развивающими мудреные религиозные теории, и вы почувствуете, что они — никто и ничто перед этой незаметной крестьянской девушкой. Ведь её интересует только истина и ничего более, а они… «все непонятное говорят, образованность свою показать хочут».

H.C.: Прошлый год унес одного из деятельных и незаменимых ревнителей православия — Михаила Погожева из деревни Подкуста. На наших беседах уже не сидел этот старик-слепец около нас, ранее с глубоким вниманием слушавший, какие ответы давать ему раскольникам, когда они будут донимать его своими вопросами. Михайло жил в страшной бедности. Сколько раз раскольники, не жалея денег для завлечения его в свои сети, уговаривали старика перейти в их веру. Глух был покойный к искушениям коварных людей. Он боролся с раскольниками, раскрывал неправильность их веры и претерпел до конца. Мир праху твоему, неподкупный сын Церкви.

С.К.: Известен ли нам этот тип крестьянских «рыцарей веры»? Ведь мы же вообще ни чего о них не слышали.

Рассказ ямщика

H.C.: После оживленной беседы со странниками, меня вызвался вести до ближайшей станции молодой, серьезный, любящий Церковь крестьянин Николай. Мы проезжали с ним через лес. Спокойно стояли вечно зеленые громадные сосны и ели, обложенные комьями снега. Через раскидистые ветви деревьев радостно выглядывало весеннее солнышко, начиная пригревать землю своими лучами. Кое-где робко чирикали птички. Наша лошадка быстро неслась по проторенной дороге. Скрипел снег под полозьями санок. Мы ехали молча. Ямщик первый прервал молчание…

«Много избушек ранее находилось в этом лесу, — заговорил он. — В них жили странники. Привольная жизнь в лесу манила и старых и молодых. Они оставляли свои дома, селились в чащах и хорошо устраивались тут. Особенно хорошо было у старца Изосимы. Вблизи маленькой теплой кельи журчал ручеек. Вода в нем чистая, светлая. За избушкой — десяток ульев-колод. Любил старик ходить за пчелами. Чего-чего не было y Изосимы, братия нанашивала ему всякого добра. Думаю, что не ради спасения своей души пришёл он сюда. У него была жена, дети малые, и он их бросил, не захотел трудиться».

C.K.: Удивительное дело: B дневнике епархиального миссионера с годами всё чаще и чаще появляются пейзажные зарисовки. Может быть он, изнемогая от постоянных картин духовного мрака, старался отдохнуть душой, созерцая прекрасный Божий мир. Может быть, это такой миссионерский прием, имеющий целью облегчить чтение и сделать его интереснее. Но главное тут, наверное, в понимании того, что русская религиозность неотделима от русской природы. Раскол существует не в безвоздушном пространстве. Сам окружающий нас замечательный мир Божьего творения, зеленеющий и цветущий, поющий птичьими голосами, ежеминутно дающий нам возможность ощутить радостную полноту бытия — главный обличитель угрюмого и мрачного раскола.

Кузюки (Никольский уезд)

Н.С.: Поезд быстро мчался по гладкому, ровному, как скатерть, полотну Котласско- Пермской железной дороги, оставляя позади громадные хвойные леса, тянущиеся по той и по другой стороне пути. Раздался гудок паровоза, и эхо его звонко отозвалось в глубине девственного леса, скрывающегося за горизонтом. Поезд стал уменьшать ход. «Станция старообрядческая», — заявил кондуктор при остановке поезда.

Первые семь верст от станции по направлении к починкам — топь. Ехать по ней невозможно. Лошадь вязнет и утопает в липкой грязи, едва двигаясь вперед, мы эти версты пробирались по бревнам, раскиданным рукою крестьян, когда они прорубали дорогу к железнодорожной станции. Приходилось идти с большой осторожностью, по местам прямо балансировать, чтобы не погрузиться в жидкую грязь. Соскользнешь с бревна и опустишься в болото. По обеим сторонам дороги — лесная чаща из елей, берез и осин. Куда не кинешь взгляд — везде дикая, но очаровательная в своей простоте заросль. Глаз услаждается словно искусною рукою насажденными кустами зеленых с громадными, как у восточных пальм, листьями папоротников, у подножия которых приютились семейства голубых незабудок. Там и сям около пней виднеются бледно-розовые цветочки северной полянки. Haд лошадью тучи комаров, над нами — тоже. Отмахиваемся от них широкими листьями папоротников, но напрасно. Жарко. Пот ручьями льёт с лица. Но вот кончился лес. Мы вздохнули легче. За полем открылся хутор — несколько домов в густой зелени деревьев. Это починок Максим, своим видом производящий такое впечатление, что тут у жителей — всего полная чаша. В починке все жители — раскольники.

С.К.: Вам не кажется, что последнее слово этого фрагмента звучит резким диссонансом ко всему его строю? Кругом так хорошо, тяжеловато, конечно, но всё равно хорошо, и вдруг — раскольники. Аномалия, противоречащая естественному строю земного бытия.

1905

Н.С.: Первородный сын Церкви Государь наш издал закон о веротерпимости. Старообрядцы ныне получили право иметь свои моленные, наставников, освобождающихся от воинской повинности и податей, монастыри.

«Государь-то ныне за нас, — с жаром повествует одна старушка-старообрядка. — Недавно он был в нашей моленной в Питере. Вею службу батюшка на ногах выстоял. Говорил нашим: «Знаю, что церковная вера — неправая, да делать мне нечего». На прощание много денег дал на моленную».

«Царь на нашей стороне — с горячностью говорил соседям молодой старообрядец- спасовец, — если кто нас теперь назовет староверами — в морду залеплю. Пойдете жаловаться — ни какой суд меня не накажет за это». «Да вы молитесь ли за царя-то, за милость?» Старообрядец заградил уста. Он