Брат по крови - Алексей Воронков

— Вот вы и останетесь здесь, — буркнул я и бросил мимолетный взгляд на другую медсестру. Та была ниже своей подруги, но удивляли ее формы — она могла стать желанной для многих мужчин. Я подумал: а почему я выбрал не ее, но тут же мысленно одернул себя. Нас ждали раненые, а я думал черт знает о чем.

Харевич, забрав с собой вторую девушку, удалился, а мы приступили к работе. На двух хирургов у нас была одна сестричка, но она прекрасно справлялась со своими обязанностями. К моему удивлению, эта на первый взгляд чуть высокомерная и ироничная барышня оказалась неплохим работником. Она совершенно не могла стоять на месте. Она действовала подчеркнуто грамотно и проворно, успевая выполнять указания обоих хирургов.

Первым, кого санитары доставили на мой стол, был солдатик, которому пуля угодила в живот. Ему не повезло: пуля оказалась со смещенным центром тяжести, она разворотила ему всю брюшину и, пробив диафрагму и легкое, вышла под правым соском. Я понял, что с парнем придется повозиться. Лаврову повезло больше: на его столе оказался прапорщик из ремонтной роты. У него осколком гранаты была перебита берцовая кость. Классическая работа для травматолога, но здесь, на войне, каждый врач одновременно является и травматологом, и урологом, и стоматологом, и нейрохирургом — иначе нельзя. Не умеешь чего-то делать — сама жизнь тебя научит. Я умел делать многое, но не все. И я учился делать все. Мы все здесь учились делать все. И Лавров не исключение.

— Парень потерял много крови, — сказал я вслух. — Вы привезли кровь?

— Да, привезли, — сказала сестричка.

— Плазму?

— И плазму тоже…

— Это хорошо, — сказал я. — Но вначале нужно определить группу крови.

Пока сестричка делала анализ и определяла группу крови, я помог Лаврову прооперировать прапорщика. Операцию делали под местным наркозом, и он терпел.

— Как это тебя угораздило? — спросил я раненого. Он был очень напряжен, и ему нужно было расслабиться. И я попытался разговорить его.

— Когда начали стрелять, я выбежал из палатки — и тут же упал, — не сказал, а простонал он.

— Граната? — спросил я.

— Она самая.

— Ну ничего, держись. Тебе еще повезло, а вон тому парню не очень, — кивнул я на другой стол.

— А у него что? — спросил прапорщик.

— Дела у него швах, — ответил я. — Пуля со смещенным центром тяжести… И прямо в живот.

— Да, не позавидуешь, — согласился раненый.

А потом уже Лавров стал ассистировать мне. Операция была сложной. Мы часто теряли парня, но нам удавалось вернуть его к жизни. Наверное, он очень хотел жить и, даже будучи без сознания, каким-то образом помогал нам. Анестезиологов и реаниматологов рядом с нами не было, и поэтому их роль мы выполняли сами. Когда раненый впадал в терминальное состояние, когда налицо была клиническая смерть, мы с Лавровым делали ему искусственное дыхание. Если это не помогало, мы делали массаж сердца, с помощью специальной методики нагнетали кровь в артерии. Таким образом нам удавалось восстанавливать утраченные жизненно важные функции организма парня.

Когда мы залезли в брюшную полость солдатика, стало ясно, что спасти его вряд ли удастся. Даже беглого взгляда было достаточно для того, чтобы убедиться, что у него серьезные повреждения жизненно важных органов. Перво-наперво нужно было остановить внутреннее кровотечение. На это ушла уйма времени. Более того, парень просто забрал у нас все силы. Больше всего мне жалко было нашу сестричку. Она крутилась словно белка в колесе; она четко выполняла наши указания, подавала инструменты, вливала в вену раненого кровь, делала ему уколы, держала его руки, когда он бессознательно размахивал ими, вместе с нами делала ему искусственное дыхание — она боролась за жизнь парня. И если бы меня после операции спросили, кто из нас троих приложил больше сил, чтобы спасти солдата, я бы обязательно назвал медсестричку. Забыв про обиду, про то, что она назвала меня в разговоре со своей подругой херувимом, я стал изредка бросать на нее благодарные взгляды. Она, видимо, это заметила, но виду не подала. Работала все так же напряженно и споро. И только иногда наши взгляды встречались…

Страшно болела спина. Это у хирургов профессиональное. Попробуй постой несколько часов подряд у операционного стола — не только спина, сердце онемеет. И все-таки больше всего беспокоит спина. Эта боль не сиюминутная, она продолжается всю жизнь. Чуть напрягся — и готово. Когда болит спина, кажется, весь организм болит. Да что там — единой болью охвачен целый мир.

— Вас как зовут? — неожиданно спросил я сестричку, когда наши взгляды в очередной раз встретились.

— Сержант Петрова, товарищ майор! — по-солдатски четко, хотя и с некоторой иронией, произнесла она.

— Да нет же, я ваше имя спрашиваю, — поморщился я.

Она посмотрела на меня не то с усмешкой, не то удивленно. Марлевая маска на ее лице не давала мне возможности до конца уловить выражение ее глаз.

— Илона, — сказала она негромко.

Барышни с такими именами на моем пути еще не встречались. Такими именами дам моего поколения не называли — это имя вошло в обиход позже. Но мне нравилось. Значит, Илона? Что ж, будем знакомы, сестричка. Если мы сегодня выживем, я напою тебя прекрасным цейлонским чаем, подумал я. Я даже знаю, где его можно достать — в тумбочке великого жмота Макарова. Он его бережет, как сам сказал, на черный день.

Чеченцы, отступая, увели с собой несколько пленных, которых наши разведчики через сутки нашли в горах с выколотыми глазами и вырванными сердцами. Среди них был командир мотострелкового взвода лейтенант Самсонов. Его подчиненные решили отомстить за командира. Приняв как следует на грудь, несколько бойцов во главе с замкомвзвода сержантом Остапчуком сели на БТР и помчались в аул. Там они целый час наводили ужас на людей. Они с отчаянием носились взад-вперед по единственной в ауле улице и с криками «Это вам, гады, за наших ребят!» стреляли из автоматов по окнам. Население попряталось в норы и боялось высунуть нос. Если же кто-то отваживался выйти из дома, он тут же падал, сраженный автоматной очередью. Солдаты не жалели даже скот — лупили по коровам и овцам, как по самым заклятым врагам. Чтоб, мол, бандитам не достались. Все ведь в полку знали, что мятежники в горах выживают только благодаря тому, что крестьяне помогают им продуктами.

Заметив мальчугана, намеревавшегося перебежать улицу, один из бойцов выстрелил. Мальчишка упал, но тут же поднялся: пуля лишь слегка задела его. Он побежал по улице.

— Шалимов, за ним! — скомандовал сержант Остапчук, и БТР бросился догонять пацана.

Тому бы шмыгнуть в ближайшую подворотню, но он продолжал бежать. А когда силы стали оставлять его, мальчишка бросился к калитке одного из домов, но она была заперта. Он бросился к другой — то же самое. Люди, спасаясь, задраили все входы и выходы в своих жилищах. И тут прозвучала автоматная очередь, потом другая, третья. Мальчишка плашмя рухнул в уличную грязь.