Выше боли - Мария Ладова

С наркотиков (обезболивающих) Паша ушёл резко, самостоятельно, после предупреждения лечащего врача о последствиях. И эти три последующих дня были похожи один на другой – руки больного сына были сложены на груди, а взгляд устремлен в потолок в одну точку; так – все трое суток. Я старалась не приставать с вопросами, догадываясь о его состоянии, а он, окунувшись в реальную действительность происходящего, переваривал, переживал, осмысливал…

А дальше пришёл долгожданный аппетит, но желудочно-кишечный тракт сына требовал полного восстановления; тогда наступила ещё одна неделя кропотливого труда по восстановлению микрофлоры кишечника и приёма большого количества нужных организму лекарств.

«Пахана отправили, всё хорошо, встречайте)»

сообщение на сайте 31.12.11 02:34

«Всё, встретили и доставили

Пашку. Улыбался) теперь он дома!

Можете навестить! Хорошо,

что Новый год проведёт дома…»

сообщение на сайте 31.12.1110:53

Мысль о том, что можно будет скоро очутиться в домашних условиях, поесть «селёдки под шубой» и полежать в спокойной обстановке, настраивала Пашу на скорейшее выздоровление, тем более, что приближались новогодние праздники и совсем не хотелось встречать наступающий год в больнице, все десять «бесполезных» дней лежать в ненавистном уже помещении.

Врачи не давали никаких прогнозов, отпускать куда-либо тоже не собирались. Ближайшим сроком возможного отъезда определяли конец января следующего года. Но терпение у нас заканчивалось, деньги тоже нужно было поберечь, а состояние Паши вроде бы улучшалось.

Из недоделанного оставались только сломанная рука и незакрытая кожей рана. Быстро эти операции тоже не могли пройти – слишком тяжёлыми были перенесённые осложнения, да и новогодние каникулы наступали долгие, время нужно было выждать – «отойти» от основной тяжелейшей операции на таз, поднять опять упавший низкий уровень гемоглобина и снова «наесть» белок в крови.

Врачи сломанную руку в декабре делать не хотели, несмотря на то, что после аварии прошло уже полтора месяца, а кости в месте перелома не срослись. По словам врачей, все еще сохранялся риск рецидива инфекции, они говорили, что лучше подождать еще около полутора месяцев, а потом уже оперировать.

По просьбе сына, я заранее купила билеты на поезд до Москвы в СВ – двухместное купе вагона люкс, чтобы успеть попасть в столицу к Новому году, всё равно в непредвиденном случае легче было сдать билеты, чем их приобрести перед праздниками.

Мы сообщили врачам, что, возможно, уедем, потому что не можем себе позволить еще 2 месяца находиться в Санкт-Петербурге, да и Паша уже стал относительно транспортабельным, а всё остальное нам придётся делать уже в Москве, хотя «мы очень хотели бы, чтобы титановый стержень в предплечье левой руки нам поставили здесь». Через несколько дней заведующий хирургическим отделением дал согласие на операцию руки, 23 декабря она прошла успешно, хотя послеоперационный период был достаточно болезненным. Только к самому отъезду – вечеру 30 декабря, боль в прооперированной руке потихоньку начала утихать.

Перед отъездом я посетила еще одно из святых мест Санкт-Петербурга, о котором отзывались петербуржцы, как об одном из самых сильных, – Свято-Иоанновский монастырь на Карповке. Этот православный женский монастырь был основан праведником Иоанном Кронштадтским и назван в честь преподобного Иоанна Рыльского, его духовного покровителя.

Там, в храме-усыпальнице, покоятся мощи Иоанна Кронштадтского. О чём я молилась в тот день у мощей, пусть останется моей тайной, но хочу сказать, что когда я закончила читать акафист перед мощами святого, обернувшись назад, увидела, что на меня смотрит с иконы Ксения Петербургская…

«Свобода!..», – это было первое восклицание сына, когда его вывозили из клиники, а второе – «Воздух!..». Я воспользовалась коммерческими услугами перевозки больных, и специальный автомобиль с каталкой для лежачих больных и санитарами доставил нас на Ладожский вокзал, с которого уходил наш поезд «Мурманск – Москва». Шесть человек друзей, знакомых и незнакомых, приехало проводить, чтобы помочь погрузить нас вместе с вещами в поезд.

В темноте Питер заливался новогодними огнями и предпраздничным настроением. Было не холодно, Пашка всё время приподнимал голову и вертел ею во все стороны, жадно ловя любое движение и звуки, а я улыбалась, убеждаясь этим, что его любовь и жажда к жизни уйдут только вместе с ним.

Погрузились хорошо и весело. Поезд тронулся. Несмотря на заполночь, нам удалось заказать у официанта вагона-ресторана борщ со сметаной и чесноком, который сын ел с нескрываемым удовольствием…

В Москве нас встречала предварительно заказанная коммерческая «скорая» и пять человек друзей с личным авто, которые и помогли довезти наши многочисленные пакеты до дома, где нас уже ждали Маша (бывшая Пашина девушка), её бабушка и трёхмесячный сын Алексей, которого Паша ещё ни разу не держал на руках…

– Потерпи, сынок, боль пройдет.

– Что ты знаешь про боль, мама…

– Совсем немного, милый.

Она приходит неожиданно, длится сколько ей хочется, её интенсивность и сила порою очень высоки. Считается, что это боль физического характера и мучается ею сильно большая часть людей, потерявших конечность: уже нет ноги, а болит, к примеру, колено или стопа, а иногда и сама нога, как будто она на месте, но просто онемела…

У Паши были сильные «фантомки» – так коротко мы с ним называли эту боль. Прием специально выписанных врачом таблеток, которых мы выпили очень много, облегчал, но не убирал эту боль. Говорят и пишут, что эти боли зачастую длятся всю жизнь.

Но, как ни странно, больше Паша не упоминал о «фантомках» после того, как я ему сказала, что не нужно идти против этой боли. Пусть болит. Пусть будет так, как будто у него есть эта нога, это даже очень хорошо. Пусть болит, этим самым доказывая, что она на месте, а значит – всё в порядке.

Вернувшись домой, я поняла, что фантомная боль бывает ещё и душевной, причём с теми же качественными характеристиками. И это тоже довольно неприятно: периодически на меня накатывала волна ледяного ужаса от того, что случилось, с отдающей болью в будущее, которое в настоящий момент я уже никак не могла изменить. И от того, насколько была существенна вчерашняя потеря, настолько и сильны были мои душевные страдания в ту минуту. Я бы назвала это фантомной трансформацией боли – из физической в душевную, от одного человека к другому.

Похожим методом я стала лечить и свою душевную фантомную боль: «Я не буду больше думать и анализировать то, что случилось – слишком мучительно осознавать это. Я буду думать о том, что всё в порядке и нога у моего сына на месте, просто его жизнь перешла на другой уровень». И это не самообман, это – выход.

Это сохранение, защита и спасение, ведь каждое утро после аварии я просыпалась и вспоминала, в какой реальности я сейчас нахожусь, и каждый раз меня «прошибал» холодный пот от того, что я не сплю, что это вовсе не сон. И от этого состояния никак нельзя было избавиться; только то, что я придумала, спасало меня в те горькие минуты.