Чувства замедленного действия - Виктор Снежко

– Это никак у вас баня? – спросил Махонин и показал рукой на возвышающееся на отшибе бревенчатое здание, коптившее небо полупрозрачным дымком.

Некрытов утвердительно кивнул головой, чем вызвал неподдельный интерес и восторг военных.

– Баня – единственное, чем мы можем гордиться. Наши предшественники состряпали… Чем-чем, а парком балуемся ежедневно.

– Красиво живут люди! – почти простонал от зависти командир разведроты Хвостов. – Мы три месяца по-человечески не мылись.

Некрытов насторожился, почуяв выгоду в признании разведчика.

– За чем же дело стало? Прошу – в любой день. Весь полк помыть не обещаю, но командный состав – бога ради. Вот только с дровами у нас того, напряженка…

– Дрова будут, – сказал, как отрубил, Махонин. – Пошлем в лес бойцов, навалят сухостоя. Пары «Уралов» на первое время хватит?

– Более чем… – Некрытов провел ребром ладони по заволосевшей шее.

Подошедший Гусельников передал, как от сердца оторвал, бумажный мешок.

– Примите подарок от заставы. Как говорится, чем богаты…

Махонин без обиняков взял мешок и отдал его стоявшему рядом начальнику штаба.

– Благодарю. Грех отказываться.

Некрытов еще и еще раз убеждался в том, что на войне отношения между людьми, собратьями по оружию, становились проще и человечнее. Существующая реальность возможной смерти очищала души бойцов и делала их добрее и терпимее друг к другу.

Все мелочное и рутинное, неизменно сопутствующее каждому в мирной жизни, напрочь улетучивалось, как в весеннее половодье речка уносит зимний мусор, бесследно и безвозвратно.

Но была и оборотная сторона войны: глупый становился конченым дураком, скупой – стяжателем, а подлость нередко оборачивалась трусостью и предательством.

Бронетранспортер командира полка стоял под парами у блокпоста. Приняв в железное чрево четырех пассажиров, утробно рыкнув и обдав милиционеров вонючим выхлопом, он резво бросился в погоню за колонной.

Махонин слово сдержал. На следующий день с крыши здания дежурного по Станции на поселок нацелилось жерло станкового гранатомета. С противоположной стороны «зеленку» держали под прицелом два ствола установленной в кузове «ЗИЛа» зенитки, способной поражать как наземные, так и воздушные цели.

В помощь гранатометчикам был выделен взвод Ратникова. Белохвост, Софин и Калачов, споро работая лопатами, набивали грунтом мешки. Работа была нетяжелой – земляной холм возвышался у свежевыкопанного погреба. Труд биндюжников достался Баче, Портосу и Бубнову. Обливаясь потом, они носили неподъемные кули и переправляли их на крышу.

Наконец, кольцевая баррикада из мешков с землей была сооружена. Стены фортификационного «чуда» обложили бронежилетами, позаимствованными на время у милиционеров.

Некрытов наблюдал за работой, фланируя вдоль вагона и отчаянно скрипя новыми сапогами с высокими голяшками, добытыми в ГУОШе стараниями пронырливого Гусельникова. Сапоги напоминали мушкетерские ботфорты – широкие раструбы голенищ доходили до колен и сверху затягивались ремешками.

Из-за угла вагона появился Зайцев, на плече у него висела санитарная сумка с красным крестом посередине.

Еще издали Некрытов заметил, что глаза доктора подозрительно блестят, а чисто выбритое луноподобное лицо лоснится от удовольствия.

– Опять водку лакал с чеченцами, Док? – напустился на него Некрытов.

Зайцев поставил у ног сумку и прижал к груди ладони.

– Обижаешь, Комбат. Я трезв как никогда.

– Трезвый, говоришь?! – повысил голос Некрытов.

– Принял, принял на грудь немного… валерьянки. Сердце что-то защемило, – поспешил признаться Зайцев, зная незлобивый характер командира и помня русскую пословицу: повинную голову меч не сечет.

– Какая, к черту, валерьянка? От тебя водярой разит за версту.

– Ну, грешен, командир, каюсь. Сделал укол одному чеченцу, таблетками кое-какими его снабдил, вот он и угостил меня из благодарности.

– Отравят тебя когда-нибудь, попомни мои слова, дурья башка, – уже другим тоном произнес Некрытов.

Зайцев облегченно засмеялся: командир выпустил пар и сейчас отправит спать.

– Нешто я дитя неразумное? Мы ведь, как полагается – из одной бутылки, а кружка моя при мне всегда. – он подхватил с земли свою сумку.

– Сгинь с моих глаз, Док, иди спать.

– Я сейчас слиняю, только ответь мне, Николай Николаевич, на один вопрос: где будут жить прикомандированные бойцы?

– Вот тут, вместе с нами. – Некрытов постучал кулаком по металлической обшивке вагона.

– Не пу-щу! – категорически заявил доктор.

– Тебе уже мой приказ – не указ? – осерчал Некрытов.

Зайцев вплотную подошел к нему и, понизив голос, заговорил, дыша в лицо табачно-водочным перегаром, чесноком и еще непонятно какой сногсшибательной снедью.

– Комбат, пойми меня правильно, нельзя их сейчас пускать в вагон. Открой глаза, шахтеры после смены чище. На них же вошь на вше сидит и вошью погоняет. Наградят они нас этой заразой, как пьяная проститутка гонореей. Верняк. Баня почти готова, пусть там обстирываются и выжаривают свое добро. Мазь от вшивоты у меня есть.

Некрытов не стал дожидаться окончания эмоциональной речи подвыпившего доктора, приказал:

– Сам займись этим, как медик. Чистое нательное белье они привезли с собой, так ты проверь, нет ли там этих тварей. Головы им остричь наголо. Помни, Док, здоровье отряда – в твоих руках. Отвечаешь своим золотым зубом, ясно? Вечером доложишь, а свой приказ насчет твоего сна я отменяю.

Зайцев досадно сплюнул себе под ноги и побрел в вагон. Надо же: не было у бабы хлопот, так купила порося.

Третий (новосибирский) и второй (красноярский) посты соединялись узким окопчиком. Был он слишком мелким, с обвалившимися стенками, края его успели зарасти бурьяном. Перед окопом стоял наполовину врытый в землю БТР-70, поклеванный пулями и с дырой в борту. Никто не знал, каким образом он оказался на милицейской заставе. Возможно, раньше Станцию охраняла воинская часть, и он был поврежден в бою, да так и остался тут, невостребованный военными. Сейчас без колес и мотора он больше походил на дзот.

В свободное время любознательный Ратников излазил его вдоль и поперек, изучая устройство, и убедился, что вооружение бронетранспортера исправно, хоть сейчас заряжай и открывай огонь. Башенные пулеметы КПВТ и ПКТ работали как часы, но для заставы годился лишь один – 7,62-миллиметровый ПКТ, таких патронов у Гусельникова было достаточно. КПВТ с калибром 14,5 миллиметра был бесполезен – боеприпасов для него на заставе днем с огнем не найдешь.

Получив у Гусельникова патроны, Ратников отправился к изувеченному бронетранспортеру, забрался в его брюхо и стал набивать патронами пустые ленты. Пять таких лент отыскались в коробках для хранения боеприпасов, закрепленных на боковых стенках машины.