Операция "Фарш" - Бен Макинтайр

Вначале, когда Монтегю объяснил коронеру, что ему нужен труп мужчины для «операции, по существу, военной», но «не сказал, зачем именно необходим этот труп», коронер выразил некоторые сомнения.

— Вы не можете получить труп просто так, по первому требованию, — заметил Перчас. — Конечно, мертвецы сейчас, похоже, единственный товар, на который нет дефицита, но, даже когда люди гибнут сплошь и рядом, каждое тело должно быть на учете.

В ответ Монтегю сказал лишь, что труп требуется свежий и такой, чтобы причиной смерти могло показаться утопление или катастрофа самолета.

— Дело государственной важности, — добавил он сурово.

Но Перчас по-прежнему колебался. Если станет известно, сказал он, что что-то делается в обход законной системы обращения с умершими, «общественное доверие ко всем коронерам страны будет подорвано».

— На каком уровне получил одобрение этот план? — спросил коронер.

Выдержав паузу, Монтегю ответил (не вполне правдиво):

— На уровне премьер-министра.

Этого Бентли Перчасу, чье «изрядно развитое чувство комического» было теперь удовлетворено, вполне хватило. Усмехнувшись, он объяснил, что в качестве коронера имеет документацию «в полном своем распоряжении» и что при определенных обстоятельствах смерть человека может быть скрыта, а тело изъято без каких-либо официальных разрешений. «Коронер, — сказал он, — в общем-то всегда может избавиться от трупа, если составит акт о том, что его намерены похоронить за границей. Тогда будет считаться, что кто-то из родственников намерен увезти его хоронить на родину, то бишь в Ирландию, и коронер может делать с трупом что захочет без помех и последствий».

Тела стекались в лондонские морги с неслыханной быстротой: за предыдущий год Перчас имел дело с 1855 случаями и по поводу 726 внезапных смертей провел дознания. Многие трупы «остались неопознанными и были в конце концов преданы земле как трупы неизвестных лиц». Какой-либо из них, несомненно, удовлетворил бы требованиям. Окружной морг и коронерский суд располагались рядом, и Перчас предложил Монтегю бросить взгляд на трупы, находившиеся в тот момент в холодильнике. «После того как два или три тела были осмотрены и по тем или иным причинам забракованы», двое мужчин пожали друг другу руки и расстались, причем Перчас пообещал, что будет подыскивать подходящую кандидатуру.

Без сомнения, морг округа Сент-Панкрас был самым неприятным местом, где Монтегю довелось пока побывать; но надо отметить, что его жизнь до той поры в основном проходила вдали от неприятных мест и тяжелых зрелищ.

Юэн Монтегю страдал из-за «неизбежного несчастья разлуки» с семьей. Его письма к жене Айрис полны тоски и одиночества: «Я скучаю по тебе так, что мне страшно делается, и жизнь с тех пор, как мы расстались, кажется мне одной длинной, ровной серой полосой». Но постепенно он начал находить удовольствие в своей шпионско-холостяцкой жизни. «Интересная и напряженная работа не позволяла мне падать духом, — писал он. — Образно говоря, она была чем-то средним между двумя занятиями: составлением кроссворда и распиливанием пазла на прихотливые кусочки с последующим ожиданием, сможет ли другая сторона найти отгадки и соединить все заново». Единственным минусом жизни на Кенсингтон-Корт было присутствие леди Суэйдлинг, с которой они постоянно препирались. Он находил время выбираться на рыбалку в Эксмур. «Чудесно было оказаться далеко от шума и забот и просто прислушиваться к журчанию речной воды, — писал он Айрис. — Ничто меня так не радовало с тех пор, как ты уехала». Ловить рыбу ему больше всего нравилось там, где это было всего труднее. «Наибольшее удовольствие доставляют очень ловкие забросы в неудобных местах».

Айрис, жена Юэна Монтегю.

Лорд Суэйдлинг забрал семейный «роллс-ройс» с собой в Таунхилл, поэтому Монтегю стал ездить на работу на велосипеде. Для перевозки «сверхсекретных документов» он привинтил спереди большой багажник в виде корзины и прикреплял к нему свой чемоданчик цепочкой. Начальник службы безопасности военно-морской разведки не считал правильным разъезжать на велосипеде с чемоданчиком, полным секретных бумаг. Что, если чемоданчик украдут? Но после некоторых споров Монтегю официально разрешили продолжать возить документы этим необычным способом, «если при мне всегда будет автоматический пистолет в кобуре».

24 января 1943 года Монтегю, крутя, как обычно, педали, вернулся со службы к себе на Кенсингтон-Корт. Дворецкий Уорд открыл перед ним массивную дверь. Нэнси, «одна из лучших кухарок Лондона», состряпала, несмотря на карточную систему, прекрасный ужин, хотя вдовствующая леди Суэйдлинг настойчиво утверждала, что стандарты недопустимо снизились. «Матушка — это такой ужас, что нет слов, — писал Юэн жене. — Жалуется, что не может получить шоколад „приличного качества“, а ведь все остальные были бы несказанно рады хоть какому-нибудь».

Юэн поужинал один в столовой, обшитой дубовыми панелями с Вандомской площади в Париже, под портретами нахмуренных предков. Чего на столе всегда было много — это сыра. Затем он провел час в огромной библиотеке, работая над «кроссвордами» из своего чемоданчика. На встрече в Касабланке было решено, что вторжение будет нацелено на Сицилию. План Чамли подкинуть немцам труп с фальшивыми документами был еще на стадии разработки, но принятое в Касабланке решение поставило жесткие временные рамки: если Монтегю в ближайшее время не найдет подходящего трупа, получится, что «троянский конь» захромал и сдох, не доскакав до Трои.

Окончив вечернюю работу, Монтегю положил бумаги обратно в чемоданчик, запер его и отправился в полуподвальную спальню, где он теперь ночевал из-за воздушных налетов. Служанка Мейбл, «которая проработала в нашей семье тридцать пять лет с лишним», уже все ему приготовила, постелила свежее хрустящее белье.

В тот же вечер в угрюмом заброшенном складе на другом конце Лондона молодой валлиец, проглотив немалую дозу крысиного яда, покончил с жизнью, которая во всех мыслимых отношениях была полностью отлична от жизни достопочтенного[4]Юэна Монтегю.

Абербаргойд столетие назад был неприветливым местом — мрачным маленьким городишкой, где все покрывала угольная пыль, где царил беспросветный труд. Уголь здесь начали добывать в 1903 году. До того как этот уголь нашли, в Абербаргойде, считай, ничего не было, кроме зеленых долин. С углем появились сплошные ряды худосочных домиков, где обитали сотни шахтеров с семьями. Кроме угля, здесь нечем было жить. И когда уголь кончился (а он кончился), здесь мало что осталось. Еще до Первой мировой войны Абербаргойд начал мучительно агонизировать.

В этом угрюмом мире 4 января 1909 года по адресу Коммершл-стрит, 136 появился на свет Глиндур Майкл. Его мать звали Сара Анн Чадуик, отца, откатчика на угольной шахте, — Томас Майкл. Те немногие сведения об этой семье, какими мы располагаем, рисуют картину невеселой жизни. В 1888 году, в двадцатилетием возрасте, Сара вышла замуж в первый раз — за шахтера Джорджа Котрелла. На свидетельстве о браке она вместо подписи поставила крест. Читать и писать Сара так и не научилась, да это ей было и незачем. Брак с Котреллом, в котором она родила двух дочерей, оказался не очень долговечным, и не позднее 1904 года она начала жить с Томасом Майклом в Динасе, в тесном домишке у железнодорожных путей. Официально они не поженились. Как и его отец, умерший от туберкулеза, когда Томас был ребенком, Томас Майкл всю жизнь проработал на угольной шахте. Валлийский баптист, родившийся в Динасе, он спускался глубоко под землю и вручную выкатывал на поверхность тележки с углем. До знакомства с Сарой Томас Майкл заразился от кого-то сифилисом, который он передал ей и который, судя по всему, остался невылеченным. Не исключено, что Глиндур Майкл получил от родителей врожденный сифилис, который может сказываться на костях, зрении и мозге.