Её цветочки - Шеннон Морган

душе. Он задумчив, а значит, наблюдателен. А нам не нужно, чтобы он заметил то, чего не должен. Скорее всего, он уже это заметил.

Поварешки звенели, когда Бри пролетала мимо них.

– И не вздумай наглеть, – добавила Фрэнсин. – Но мы не можем просто сидеть сложа руки, ведь скоро сюда приедет Мэдлин. Нам надо прибрать кухню как следует.

Несколько часов спустя кухня блестела, и сквозь свинцовые оконные переплеты в нее проникал солнечный свет. Наверху ощущалось движение.

Фрэнсин разбила яйца и начала жарить бекон, не замечая, что глаза у нее щиплет от недосыпания. Бри летала под потолком, обсыпая кухню сухими травами.

– Мне жаль, что к нам приезжает Мэдлин, – произнесла Фрэнсин. – Хотя я и не знаю почему. Ведь она моя сестра, а значит, я должна хотеть, чтобы она приехала.

Бри сочувственно осыпала голову Фрэнсин сухим розмарином.

Фрэнсин знала, что дело не в самой Мэдлин, а в тех воспоминаниях, которые она принесет с собой. Она была так похожа на мать, что у Фрэнсин щемило сердце.

– Что-то горит, – сказал Констейбл.

Фрэнсин посмотрела на сковородку. Яичница почернела по краям, а бекон скукожился.

– Я поджарю еще, – пробормотала Фрэнсин и попыталась убрать сковороду с конфорки. Ее пальцев коснулась теплая рука.

– Не трогайте меня! – завопила она, когда Констейбл взял у нее сковородку.

Она отодвинулась, пока между ними не образовалось приличное расстояние.

Констейбл поставил сковороду обратно на конфорку и вскинул ладони.

– Прошу прощения, – произнес он мягким голосом, словно успокаивая испуганную лошадь. – Я не хотел вас напугать.

Фрэнсин кивнула, чувствуя себя дурой. Она не помнила, когда ее в последний раз касался мужчина, и ее сердце колотилось, как будто она взбежала на холм.

– Мы съедим эту яичницу, – сказал Констейбл, когда в кухню неуклюже вошел Киф. – Ведь я все равно предпочитаю, чтобы бекон был прожарен как следует.

Фрэнсин кивнула, затем выпалила:

– Сегодня сюда приедет еще одна гостья. Моя сестра.

Констейбл перестал перекладывать яичницу с беконом на тарелки и испытующе посмотрел на нее.

– Надо думать, вы будете рады видеть ее.

– Вовсе нет! – Фрэнсин зажала рот рукой, чтобы не сболтнуть что-то еще. Ведь она никогда не сообщала чужим то, что касалось ее самой и ее семьи. Это было так необычно, что она с удивлением почувствовала, как ее глаза щиплют слезы. – Мне надо убрать дом, – пробормотала она и торопливо вышла из кухни.

– По-моему, она немного того, – донесся до нее шепот Кифа.

– Попридержи язык и прояви уважение. С ней все в порядке. Просто она немного другая. Интересная…

Забежав в маленькую гостиную, чтобы, чего доброго, не услышать ничего такого, Фрэнсин села на стул, прямая и напряженная.

Она любила эту комнату, просторную, но уютную, со свинцовыми переплетами на окнах, полную бодрости, которую подчеркивали лимонные обои и светло-желтая обивка стульев. Но больше всего Фрэнсин нравился здесь огромный камин. Это была одна из самых старых частей дома, и камин здесь разжигали нечасто; иногда, как сейчас, когда приближалась гроза, от разожженного здесь огня тянуло сквозняком, шевелящим горчичные шторы.

Чувствуя ее беспокойство, старый дом словно собирался вокруг нее, щекоча ее вихрем пылинок. Если не считать кухни, именно в этой комнате ее воспоминания о матери были ощутимее всего. Именно здесь мать всегда занималась шитьем. И Фрэнсин видела сейчас, как она сидит на кресле у окна, как будто это было вчера, поставив свою корзинку с рукоделием на стол, наклонив голову и высунув язык – так она вдевала нитку в иголку и отрезала ее ножницами. Фрэнсин помнила, как мать много раз говорила ей не трогать эти ножницы, большие, тяжелые, с черными ручками. Когда она была маленькой, эти ножницы пугали ее, и она никогда не притрагивалась к ним. Это было простое воспоминание, но оно было дорого ей.

Однако сейчас эта комната и эти воспоминания не приносили ей утешения.

– Что со мной происходит, Бри? – прошептала она, почувствовав тепло призрака на подлокотнике кресла, после чего что-то ласково коснулось ее волос. – С какой стати Мэдлин являться сюда? Я не хочу ее видеть. Мне нравится жить так, как я живу теперь, и я не хочу… – Она вздохнула и потерла лицо. – Но хватит об этом. Она моя сестра, и у нее столько же прав находиться здесь, как и у меня.

Фрэнсин встала, подошла к буфету, стоящему под лестницей, и, достав из него свои самодельные чистящие средства, поднялась по лестнице в свое крыло дома.

Дотронувшись до ручки двери комнаты Мэдлин, она замерла. Она не входила туда уже несколько лет. Бри томилась рядом и от возбуждения пихала картины, висящие на стенах коридора, чтобы они перекосились.

– Иди на первый этаж, Бри. Я уберусь здесь одна.

Фрэнсин не удивилась, когда Бри скользнула вниз, перекосив все картины на своем пути.

В комнате Мэдлин ничего не менялось со времен их детства. Стены все так же были оклеены обоями с ягнятами, бегающими среди желтых цветов, теперь, правда, выцветшими. У одной из стен все так же находилась узкая кровать, ныне с ничем не застеленным матрасом, а напротив располагался широкий гардероб из древесины грецкого ореха. Под окном был поставлен письменный стол, на котором стояла ваза с филигранью под ободком и черными остатками цветов, рассыпавшихся в пыль, когда Фрэнсин дотронулась до них. Когда-то это были садовые лютики, цветы Мэдлин. Эти желтые цветы не очень-то оживляли ее комнату, но Фрэнсин всегда ставила их здесь, когда сестра приезжала домой; это было напоминание о матери, хотя вряд ли Мэдлин это замечала.

От самой Мэдлин здесь не было ничего. Никаких картинок, оставшихся с детства, никаких книг в книжном шкафу возле двери. Именно так выглядела эта комната, когда Мэдлин уехала отсюда в возрасте шестнадцати лет. И ее короткие нечастые визиты не оставили здесь ни малейшего отпечатка.

Когда комната была убрана, а кровать застлана, Фрэнсин поместила под матрасом один из своих защитных мешочков, после чего торопливо вышла вон, потому что была не в силах находиться в этом мертвом помещении и дальше.

Убирая чистящие средства, она услышала, как перед парадной дверью остановилась машина. Спустившись в вестибюль, замешкалась, проверяя, все ли в порядке, затем нехотя стряхнула пыль с юбки и блузки и сделала глубокий вдох. Затем, прежде чем Фрэнсин успела открыть парадную дверь, та распахнулась, и в дом ворвалась Мэдлин.

Глава 6

В пятьдесят один год Мэдлин все еще была красива и обладала гипнотическим великолепием. Ее длинные темно-рыжие волосы ниспадали изящными волнами, макияж скрывал чуть заметные