Зеркало судьбы - Александр Колупаев

«Ты что, отвечает капитан, потом не отпишешься, снарядами – другое дело, скажем, нарушителя вытесняли».

В спокойной обстановке обдумали мы этот случай, вот решили все, вот и вышло, что спас нас всех кот»

– А почему самурайские мечи на наколке, спрашиваешь?

Звали нас тогда все самураями. Сам погибай, а славу и честь хозяина защити!

Ошибочка вышла.

В армию я пошел осенним призывом. Топтать кирзовые сапоги вместе со мной призвали еще пятерых новобранцев с нашего села. Точно такую же повестку получил и мой сосед, и товарищ по школьной парте Геннадий Вакулич. Медлительный украинец, или как раньше говорили «хохол», отличался он двумя особенностями от всех нас. Первое, начисто был лишен каких либо зачатков юмора, а второе – услышав, что ни будь, сначала действовал, а затем раздумывал, правильно ли он сделал. Из-за этого вечно попадал в ситуации, которые потом долго распутывал.

Последнюю призывную медкомиссию, мы проходили в областном центре. Кто бывал на такой процедуре, тот знает, как это происходит. Вкратце поясню – врачи разных специальностей заседают по комнатам, призывники в «костюмах Адама» переходят из одного кабинета в другой. Среди всей этой суеты бегают с бумагами да разными медицинскими приборами девчонки – медсестры, деловито без тени смущения проходят женщины врачи. Будущие солдаты, смущаясь, за не имением фигового листа, закрываются ладонями. Всю эту суету деловито наблюдают два лейтенанта – «покупатели», представители армейских частей, где мы будем служить.

Дошла и наша очередь зайти в кабине хирурга. Туда заходили по двое. Сидел вместе с хирургом в кабинете еще один врач, что-то мерил, выслушивал, смотрел.

Генка направился прямиком к хирургу, а я к этой тетке – врачу. Но она встав из-за стола, приказала мне ждать, а сама подошла к хирургу. Мой друг, стесняясь, сразу же принял позу футболиста, стоявшего в «стенке» перед штрафным ударом. Врачиха, не обращая на него ни какого внимания, обратилось к хирургу: «Сергей Николаевич, этот по размеру подходит!». «Ну, что ж, Галина Егоровна, раз вы подобрали нужный диаметр, отрежьте скальпелем нужную длину выбросьте старый, замените новым и работайте» Тут, Генка разлепил руки, и со словами «Вот вам, отрежьте!» скрутил увесистую фигуру из трех пальцев под очи хирурга. После чего ринулся в коридор, едва не выбив двери. Мы с врачом бросились его догонять.

Надо сказать, сосед мой имел плотную фигуру, про таких людей говорят «бог силушкой не обидел». Генка прямиком, бодрым шагом, направился к выходу в конце коридора.

Там скучал сидя на стульчике лейтенант. «Куда направились, боец?», лениво спросил он Геннадия. «Да отвали ты!», завелся Генка, «Не для того меня мамка с папкой растили, а они – резать! » «Призывник!, в лейтенанте проснулась командная сталь, немедленно вернитесь на медкомиссию, если что надо отрезать – отрежем, куда надо пришить, пришьем!». «Не мельтеши перед глазами!», Генка спокойно взял лейтенанта под локти и переставил в сторону. Тот заблажил «Ко мне!». На его крик из соседней комнаты прибежали два солдата и повисли на Генкиных плечах. Я, подбежав, прыгнул на него сзади. Тот спокойно, вместе с повисшим на правой руке солдатиком, размахнулся, что бы хорошенько врезать лейтенанту. «Генка, стой! заорал я ему в ухо».

Остановило. Командир очумело взирал на разбушевавшегося новобранца. Слегка утихомирив буяна, отправились мы все выяснять обстоятельства дела.

Хирург, с немалым изумлением, выслушав Генкину речь, сказал «Что у тебя отрезать, ты здоровее колхозного быка на пастбище!» «Да вот она, Генка ткнул пальцем на врачиху, вам и сказала, что у меня размер подходит, повел он глазами в низ живота, вы сказали, сколько надо, замерь и отрежь!»

Хирург, откинувшись на спинку стула, вдруг стал дико хохотать. Вытерев, выступившие от смеха слезы лежавшим на столе кусочком ваты он пояснил: «У нас у тонометра трубка надломилась, вот Галина Егоровна и подбирала нужный диаметр и размер! Ошибочка вышла, призывник, вам мы ничего не собирались отрезать!»

Экономия.

Юность лучшая пора в жизни человека. Студенчество – весна юности. Вот и представьте себя двадцатилетними студентами, досрочно сдавшими весеннюю сессию и вернувшимися домой на три дня перед отбытием в стройотряд. Вторая половина мая. Мы сошли с трапа самолета, да, да, было время, самолеты летали в каждый районный центр, по расписанию словно автобусы. АН-14 взревев моторами, улетел с очередной партией пассажиров в областной центр. В ослепительно синем небе, жаворонки салютовали нам своими трелями. Теплый ветерок трепал наши непослушные волосы. Ждали родные, домашний уют. Первый день для каждого из нас, прошел в дома. Утром следующего дня, я пришел к моему другу Владимиру. Был он мне даже больше чем друг.

Выросли мы по соседству, играли вместе, порой беззлобно дрались, но мирились и продолжали дальше свои бесконечные мальчишеские дела. Юность, школа, студенчество – все вместе, всегда рядом.

Вовка, засучив рукава, наводил порядок в доме.

Отец его был репрессирован, за какую-то провинность. В сталинские времена сроки заключения были щедрыми. Работал он водителем на золотых рудниках, коими щедро в довоенные годы было усеяно Калбинское нагорье. На память о тех годах осталось у дяди Павла, так я звал его, молчаливая наблюдательность, скрупулезно – скупая экономия, да хромота на правую ногу. По этой причине в доме у него накапливался изрядный слой пыли и мусора непонятного назначения. Правда, пыталась наводить порядок дальняя родственница. Но особенный характер Володькиного отца, быстро остудил её тягу к наведению чистоты.

Конечно я, с ходу включился в эту работу. И хотя приборка в трех комнатах, не доставляла нам удовольствия, начатый процесс мы со «скрипом» вели к логическому окончанию.

К двенадцати часам, изрядно проголодавшись, мы решили отварить макароны. Мудро рассудив, что если скрасить их одиночество банкой тушенки, то мы получим неплохой обед.

Только то и дела, бросить полпачки макарон в кипящую воду, пять минут помешивать их под свои бесконечные разговоры и гарнир готов.

Вовка, тщательно промыл сваренные макароны вод струей холодной воды. Его отец, дядя Павел, с благосклонностью взиравший на наши хлопоты по дому, вдруг вмешался в процесс приготовления обеда. «Вот вы хлопцы, что есть, будете? – он вынул мундштук изо рта, – вы же все тесто смыли, а что осталось?»

Мы изумленно переглянулись друг с другом. Обед прошел под знаком, какого-то заводного веселья.

Продолжили разгребать полугодовые завалы накопленного старым холостяком хлама.

На одной из полок добротно сработанного старинного буфета наткнулись на приличных размеров пакет из старых газет. Перевязанный крест– накрест двумя ленточками, он вызывал любопытство своими размерами и таинственностью. Первая газета хоть и была изрядно потерта и измята, но на передовой полосе и далее на двух разворотах, призывала следовать верным курсом намеченным товарищем Сталиным. Сроком давности поразила и вторая газета. Ясное дело, седьмая газета отличалась от своих собратьев только свежестью и даже слабо пахла типографской краской. Девятая, развернутая по счету газета, явила на свет простой тетрадный листок, свернутый пакетиком. Нашему любопытству наступил предел.