De Profundis - Эмманюэль Пиротт

Поезд трогается. Мехди еще там, на перроне, в толпе, он все видел и знаком просит Роксанну успокоиться. Он что-то говорит, Роксанна не понимает, он улыбается и пытается бежать за уходящим поездом, но это невозможно, и он остается позади, стиснутый толпой.

Кондиционеров в этих старых поездах, которые обслуживали регион Шарлеруа больше десяти лет назад, нет. Жара невыносима. Запах рвоты тоже, вскоре смешавшийся с испарениями скученных тел. Уже выехали из города; поезд катит по предместьям со скоростью омнибуса девятнадцатого века. Вдоль путей, в садиках, люди смотрят на проезжающий допотопный состав, полный счастливчиков, у которых есть возможность укрыться в безопасном месте, где-то в провинции. Лица этих зевак ничего не выражают, у них нет больше сил завидовать, любопытствовать, злиться, да и надеяться на что бы то ни было. Роксанна чувствует, как воздух разрежается с каждым ее вздохом. У нее кружится голова. К горлу подкатывает ком. Она знает, что происходит: начинается приступ спазмофилии. Тип, воняющий козлом, все сильнее дышит за ее спиной; повернув голову, она видит его мокрый от пота лоб, остекленевшие глаза, кожу, которая приобрела подозрительный красно-фиолетовый цвет. Этот поезд – настоящий рассадник вирусов; можно с тем же успехом ввести Эболу внутривенно, если тереться в этой сутолоке, где каждый человек может быть болен или в инкубационном периоде. Мужчина почувствовал испытующий взгляд Роксанны; он, видно, еще под впечатлением от того, как она нокаутировала толстяка, и считает своим долгом оправдаться, сообщая медоточивым голосом, что он сердечник. «Все так говорят», – отвечает она.

Поезд набирает скорость, минуя пейзажи Валлонского Брабанта, теперь всего лишь самого крупного предместья Брюсселя. Роксанна давно не бывала в этих краях. Все, что оставалось от лесов, уступило место постройкам: compounds для богатых, безобразные дома «под ключ», притиснутые друг к другу, торговые комплексы, уже вполне сравнявшиеся с гигантскими американскими malls[13], и несколько кварталов многоэтажек с дешевыми квартирами. За Оттиньи кое-где еще остались возделанные поля. Там и сям в лощинах притаились старые фермы, но видно, что в них больше никто не живет: двери и окна обвиты плющом, кровля пропускает ветер и дождь. А что, если Сен-Фонтен стал таким же, как эти заброшенные фермы? Призрачным хутором в запустении и без следа человеческого присутствия? Может быть, в конце концов, оно и лучше. Что угодно, только не эта жуткая толчея. На национальной автостраде, параллельной железнодорожным путям, пробка. Группки людей идут пешком, нагруженные багажом, вдоль вереницы машин. Точь-в-точь картины исхода в войну 1939–1945 годов или совсем недавних миграционных потоков незадолго до прихода Эболы.

На подъезде к Жамблу густой черный дым окутывает поезд и проникает в открытые окна. Все кашляют, те, на ком нет маски, лихорадочно шарят в поисках носового платка, чего-нибудь, чтобы защитить лицо. Некоторым дурно. Дети плачут. Поезд минует огромную промышленную зону, охваченную пламенем. На вокзале Жамблу вагоны изрыгают часть своего человеческого груза. Одни так и собирались сойти здесь, другие больше не могут вынести духоты и отказываются ехать дальше. Роксанна подталкивает Стеллу к дверям; она больше не в силах, хочет сойти, присоединиться к потоку, выплескивающемуся из вагона. Она сжимает ручку Стеллы; но, когда они уже готовы спрыгнуть с поезда, толпа волной преграждает им путь и, хлынув в тамбур, увлекает их за собой. Люди лезут, яростно расчищая себе место. Сцепились двое мужчин, сыплются удары, достается и пассажирам вокруг. Стелла прижимается к матери, впервые с начала пути. Роксанна обнимает ее обеими руками, заслоняя своим телом от дерущихся. Вот один посылает другого в нокаут, и тот падает на перрон. Двери наконец закрываются, и поезд трогается под крики обезумевшей толпы и стук кулаков по бокам вагонов. Никто не смотрит на победителя стычки с враждебностью. Наоборот, некоторые обладатели тестикул, похоже, выражают молчаливую солидарность драчуну. А женщины бросают на него томные взгляды. Конечно, это же мужчина. Ему-то можно начистить рыло себе подобному. Это в порядке вещей.

В Намюре еще ходят некоторые автобусы. Надо добраться хотя бы до Сине или до Юи. Лучше бы до Авланжа, это гораздо ближе к Сен-Фонтену. На автовокзале какая-то женщина сообщает Роксанне, что автобус на Сине ушел четверть часа назад и другого, как ее заверили, не будет до завтра. Но на выезде из города такие пробки, что Роксанна и Стелла еще могут его нагнать… Сама дама не в состоянии долго идти, тем более бежать. Роксанна спрашивает маршрут; она хорошо знает город: сюда они с матерью приезжали за покупками, когда гостили у Мод. Она хватает Стеллу за руку, и вот они уже бегут по улицам в сторону национальной автострады, на юг. Машины повсюду больше стоят, чем едут; если повезет, автобус тоже застрянет в пробке. Они переходят мост Жамб, начинают взбираться на гору Сент-Барб; Стелла выбилась из сил. Она резко останавливается и отказывается идти дальше. Роксанна злится: ей нужен этот автобус! Она хочет приехать в Сен-Фонтен до ночи. Не завтра. Сегодня. Она знает, что это бессмысленно, абсурдно. Но это так. Пусть девчонка сделает усилие и рысит дальше, не то ей достанется на орехи. Чем больше она разоряется, тем больше Стелла замыкается в себе. Роксанна тащит ее, толкает – все без толку. Девочка осела на землю мертвым грузом. Роксанна решается взять ее на закорки. Малышка не противится. На вершине холма она сама слезает и снова бежит. Роксанна видит автобус в самом конце улицы, перед светофором, на котором горит красный. Она поторапливает Стеллу, та выжимает все возможное из своих маленьких ножек. Загорается зеленый, автобус трогается, но на автостраде вынужден остановиться, здесь тоже пробка. Роксанна и Стелла подбегают, запыхавшись, к дверце, машут водителю. Резиновые стыки раздвигаются. Медленно, потом вдруг двери с шипением распахиваются.

За Намюром, к югу, пейзаж очень похож на тот, который Роксанна знала в юности. На дорогах пробки, но они едут всего час до центра маленького городка. Тут – совсем другое дело. Никакие автобусы не ходят больше по деревням. Жара здесь не такая гнетущая, люди спокойнее. Открыты два кафе, и на террасах даже сидят посетители. Городок как будто живет в своем всегдашнем ритме, и могло бы показаться, что они перенеслись на несколько лет назад, если бы не висело в воздухе что-то тяжелое и неотвратимое, отражающееся на замкнутых лицах прохожих, которые идут какой-то лихорадочной походкой, спеша больше обычного. Собор стоит на месте, его внушительная романская башня простирает на площадь свою тень, в которой стоят, болтая и покуривая, четверо подростков. Прежде Роксанна очень недолюбливала эти провинциальные городки; они были символом ограниченного, благонамеренного духа, свойственного всей ее семье, за исключением бабушки, бабули; они были олицетворением нетерпимости и бытового расизма. Но сегодня, сидя рядом со Стеллой на скамейке, она с каким-то даже удовлетворением впитывает эту относительно неспешную жизнь. Она смотрит, как Стелла ест хлеб и сыр, на сей раз с аппетитом.

Надо купить еды на несколько дней. Бог весть, что ждет их в Сен-Фонтене… Они встают и направляются к продуктовому магазину. Молоденькая кассирша, платиновая блондинка с синим маникюром на квадратно остриженных ногтях, плотная и жизнерадостная, объясняет им, что и здесь, как повсюду, вирус не пощадил население; но Роксанна сразу понимает, что нет никакого сравнения с происходящим в Брюсселе, в Льеже, в больших городах.