Ева - Ева Миллс

В постель поднялась рано, хотелось побыть одной и, не пряча лицо, подумать о случившемся. Погруженная в думы, я не сразу услышала, что в окно стучат камешки. Нил! Распахнув раму, я высунулась из окна по пояс. Так и есть, под окном стоял Нил.

– Псс! Ева, ты что, спишь?

– Нет – зашептала я. – тише! Мама и папа могут услышать!

– Выходи!

– Не могу! Нил, они только ушли спать.

– Ну, если ты не можешь, тогда…– Нил полез на дерево, росшее у окна моей спальни и в два счёта оказался напротив меня.

– Дай руку.

– Нил, ты с ума сошёл! А если ты упадёшь?

– Дай мне руку и встань боком, я допрыгну.

– Нет!

– Тогда я прыгну так.

– Нет, стой! Держи руку. – Мне было и смешно, и страшно. Взяв меня за руку, Нил легко оттолкнулся, и вот уже он висит на моём подоконнике. Я втащила его в комнату, давясь от смеха.

Через мгновение мы целовались, забыв обо всём. Я была в глупой детской пижаме с мишками, и руки Нила мгновенно забрались под неё. Мы опустились на кровать, и под его весом она жалобно скрипнула.

– Нил, тсс! Если нас услышат! Ты должен уйти.

– Хорошо. Сейчас. – Он уже целовал мою грудь, и я задышала глубже.

– Уходи.

– Не могу. Я думаю только о тебе.

– Я тоже. Нил, пожалуйста, я боюсь подумать, что с нами сделает мой папа, если заметит.

– А мы тихонько. – Он начал стаскивать мою рубашку. – Ой. Мишки.

Я захихикала.

– Не шуми! – Нил закрыл мне рот поцелуем. Не отрываясь от моих губ, он руками полез мне в трусы.

Я упёрлась руками ему в грудь, и он немного отодвинулся.

– Нил, мы же только недавно этим занимались…

– Я хочу снова. Ева, ты такая сексуальная. – Снова, как утром, накатило сильное наслаждение, и я выгнулась под его пальцами. Но когда уже казалось, что сейчас я взорвусь, он опять отстранился, чтобы расстегнуть брюки. Я была так возбуждена, что потянулась к нему и… и повторилось всё то же самое, что и днём, только, кажется, даже больнее. Как хорошо мне было от его пальцев, так же ужасно я чувствовала себя, когда он входил в меня. Я зажмурилась и попыталась представить, что я сейчас в магазине, расставляю книги по полкам.

– Ева? Ты плачешь? – в голосе Нила был испуг.

Я и не заметила, что по моим щекам бегут слёзы.

Он обнял меня, прижал к себе.

– Что случилось? Тебе больно?

Я кивнула, уткнувшись ему в грудь.

– Прости меня, я придурок. Я должен был подождать, а я набросился на тебя, как Тарзан. Обещаю, в следующий раз мы не будем торопиться.

Он нежно гладил меня, в его голосе было столько искреннего беспокойства, что я мгновенно перестала сердиться и постепенно успокоилась и, вдыхая терпкий приятный запах Нила, затихла в его тёплых объятиях.

Я проснулась перед рассветом, резко вздрогнула от страшного сна и поняла, что Нил лежит рядом, а его рука давит мне на грудь. Ночью мы сами не заметили, как заснули. Я стала пихать Нила в бок.

– Нил. Нил. Нил!

Он сладко заворочался во сне и повернулся набок, подтянув одеяло.

– Нил, чёрт, вставай!

– А? Что?

– Тебе пора! Уже утро!

Он с трудом стряхнул с себя сон, сел на кровати. Я подавала ему вещи, он, не торопясь их надевал. Меня трясло от страха – папа всегда просыпался очень рано и в любой момент мог нас услышать. Мне хотелось схватить Нила и трясти его, чтобы он собирался побыстрей. Спустя целую вечность он наконец-то отыскал свои кроссовки у меня под кроватью, быстро поцеловал меня и вылез в окно.

– До вечера! Я тебя люблю.

– До вечера! И я.

Только когда он перемахнул через изгородь и скрылся из виду, я выдохнула свободнее. Вроде пронесло.

Как герой Бредбери, я иногда перебираю то своё лето, словно драгоценные бусы хранящееся в памяти: «беру лето в руку, наливаю лето в бокал – в самый крохотный, конечно, из какого только и сделаешь единственный терпкий глоток; подношу его к губам – и по жилам моим вновь бежит жаркое лето»9. Хрустальный, свежий, одуванчиковый июнь, пахнущий ожиданием, обещанием и надеждой. Бурлящий, пузырящийся как лимонад, дерзкий сладкий июль. И томный, тревожный, смутный, волнующий август, насыщенный и тягучий, как медовая патока. Только в молодости одно лето может вместить в себя целую жизнь, только в 17 лет ты можешь измениться всего лишь за один месяц.

Мне казалось, что я становлюсь другой, но в действительности я просто становилась собой, сбрасывая как шелуху, детство. Столько всего уже произошло и столько ещё должно было произойти: каждый день имел значение, каждое слово накладывало отпечаток. Оглядываясь назад, я остро вижу, что именно тогда сплелась моя судьба на долгий-долгий отрезок пути, до следующего крутого поворота через десять лет.

***

– Ронни сломала ногу!

Я влетела к Голду запыхавшись, взбудораженная новостью.

Хозяин не удивился.

– Поздно ночью ей не спалось, она полезла протирать бутылки над баром и неудачно упала, повредив шейку бедра. Её экстренно прооперировали, и сейчас она в палате интенсивной терапии.

– Вы знаете уже? – я даже застонала от разочарования. – Но как? Вы почти не выходите из своей лавки!

– Новости сами приходят ко мне, и ты бы давно это поняла, если бы была хоть наполовину увлечена учёбой, как своим футболистом.

– Бейсболистом, – машинально поправила я Голда.

– Папа говорит, она должна будет лежать очень долго, несколько месяцев, а то и полгода.

– Да, – кивнул Голд. – Джек прав. Такие травмы не проходят бесследно даже в молодости, а Ронни уже не девочка.

– Но как же бар? Неужели теперь придётся его закрыть? Как думаете, что будет?

– У Ронни есть сын, и это его забота – Голд ответил мне почти теми же словами, что и папа утром и так же резко сменил тему.

– А теперь скажи мне, что ты посоветуешь Крошке Биллу, который взял у банка заём, чтобы выкупить лодку, но в последний шторм получил такие повреждения корпуса, что не может покрыть текущий ремонт…

Несколько дней спустя я была одна (Голду позвонили, и он отправился куда-то по своим секретным делам), как внезапно услышала рёв двигателя – по нашей главной улице неслась какая-то машина. Я бросила все дела и кинулась к окну, чтобы посмотреть на отчаянного, рискнувшего превысить скорость в городе, где шерифом был Джек Райан.