леденят до морозной корки, — Галлахер улыбнулся, глядя на огонь. — Я стал за ней наблюдать. Заметил, что у нее очень интересное лицо. Такое живое. Она пока нам рассказывала, что к столу в трактире подают, я столько выражений на нем пересчитал, и, между прочим, сразу понял: баранину брать нельзя, — брат усмехнулся. — Хейди начала бегать туда-сюда, еду носить, к другим столам подходить. Наклонится вытереть тряпкой что-то, а я чувствую, что в штанах все деревенеет. И одета же! А у меня клин. Хочу ее попробовать и все. Ну, как ты знаешь, в тот же день она мой пыл элем и охладила. Что действительно влюбился, понял где-то через недели две. В том же трактире это случилось. К ней пьяный простолюдин пристал. Схватил ее за талию и поволок. А у меня в голове одно желание: убить тварь, что грязными руками к моей деве прикоснулась. Меня ребята в чувства привели, иначе забил бы на смерть пьянчугу того. Обернулся, а Хейди беспомощно на полу сидит и на меня смотрит. А у меня сердце в пятки ушло. Вдруг напугал ее? Я или тот мужик, который ее схватил… Неважно, кто из нас. И испугался сам. Тогда и понял, что не просто то забава и прихоть деву в постель затащить. Что с этой девой ничего простого в моей жизни больше никогда не будет. Ну, я вывел ее на улицу и сразу предложение руки и сердца сделал. А она мне отказала. Еще и наставлениями наградила в придачу. Я вспылил и уехал. Конечно, приглядывать за ней двоих оставил, но сам удрал. Думал, в замке пересижу и пройдет моя болезнь к дере с прекрасными синими глазами и таким милым лицом. Пил много и долго. Пир даже какой-то устроил. Думал, может, фаворитку новую заведу, чтобы из головы все глупости выбросить. Деры ко мне, конечно, липли — выбирай, какая по вкусу. А у меня внутри пусто. Какая-то даже пыталась меня в укромный угол затянуть, а я от нее шарахнулся, как от юродивой. И так противно стало… Думаю, ладно, с фавориткой не задалось, спущу пар со шлюхой. Попросил ребят девок шебутных в замок привести. Те постарались, нашли самых лучших. Я глянул на этих лучших, пока они пили и беседами ребят развлекали. А внутри снова мерзость одна. Какая-то, особо ретивая, на колени мне запрыгнула и давай задом тереться. Член даже не шевельнулся в штанах. А внутри словно крысы нагадили. Все, думаю, конец потехам. Шлюх я на ребят оставил, а сам ушел. В покои вернулся, лег на кровать, глаза закрыл, а перед лицом вид, как Хейди наклоняется стол протереть. И член на это видение ожил. Я в тот месяц столько рукоблудием занимался, сколько по юности не успел. Потом весть мне пришла, что Хейди в Шемель поехала. «Почему она уехала? Почему в Шемель? Что ей там искать?» Конечно, я сорвался. Заявился в гостиный двор, где она поселилась. И караулил у двери. Сам не знал, что скажу ей. И что делать буду, если она опять откажет. И она пришла. И не прогнала. Боги, я пока до ее девственности добрался, едва не опозорился. Потом жить вместе стали, а я и представить не мог, что можно из постели днями не вылезать. И ничего больше не нужно. Только она и я. И воздух, чтобы успевать дышать.
— Ты раньше мне об этом не рассказывал, — тихо заметил Ордерион.
— Ты не спрашивал — я и не рассказывал. Хейди — лучшее, что было в моей жизни. И та комната в подвале с меховыми манжетами и шелками для связывания, которую ты случайно нашел… Я соврал, когда сказал, что она из прошлого. Не из прошлого, а из настоящего. Когда Хейди было двенадцать, над ней пытался надругаться пьяный друг отца. Спасла служанка, что услышала возню в комнате. Друга выставили и больше на порог не пускали, а Хейди думала, что и вовсе забыла о той истории. Пока не застала нашего папашу вместе с Мирой и некой третьей участницей игры в черной комнате.
— Боги, — прошептал Ордерион.
— И деву мою будто заклинило. Она до ужаса стала бояться, что я могу силой ее к чему-нибудь принудить. Я ждал, понимая, что ей нужно время, чтобы снова забыть. Но недели шли, а легче ей не становилось. И тогда я решил начистоту с ней поговорить. А она попросила меня помочь ей преодолеть свой страх. И эта игра, где она безоговорочно мне доверяет, а я делаю все возможное, чтобы не предать это доверие, нам слишком понравилась. Так появилась комната в подвале. Для меня и Хейди. Для моей девы, которая все соки из меня выжимает. Для моей сладкой богини, перед которой я могу стоять на коленях вечность… Это наша с Хейди комната. Наш секрет, который больше ей не нужен… — голос брата внезапно осип. — Как стал не нужен и я… — сказал и прижал к глазам руку.
— Жива она, — произнес Ордерион. — Рубин специально прыгнула за ней, чтобы спасти. И я уверен, что спасла.
— Замолчи, — сотрясаясь от плача, засипел Галлахер.
— Она жива… — не столь уверенно повторил Ордерион.
— Замолчи, я прошу тебя… — ответил брат и согнулся, продолжая молча рыдать.
И Ордерион умолк. Хорн, заметив, в каком состоянии Галлахер, подошел и протянул флягу. Ордерион кивнул, открыл ее и вдохнул запах браги. Хлебнул и протянул брату.
— Выпей. И возьми себя в руки, — добавил жестко.
Галлахер схватил флягу и приложился к ней. Вытер лицо и рот рукавом, и снова собрался с силами.
— Завтра продолжим поиски, — пообещал Ордерион. — Мы их найдем. Обязательно.
Рубин
Рубин проснулась и села. Спала она на земле, рядом с Хейди. Костер догорал, небо над головой посветлело. Существо дремало в стороне, раскинувшись возле кустов странного синего цвета. Рубин присмотрелась: точно синего! Она взглянула на верхушки деревьев: те отливали красным. А ночью в темноте и различить нельзя было, какого они цвета…
Рубин сбегала по нужде и решила поискать реку, в которой мыло посуду существо. Прошлась в ту сторону, куда накануне отлучалась Ди, поднялась на пригорок, покрытый багровым мхом, и спустилась к ручейку. Вода в нем была прозрачной, а дно устилали мелкие камни. Рубин присела рядом, рассматривая их. Желтые, красные, синие, фиолетовые, зеленые — будто все драгоценные, но не
