Проклятая реликвия - Майкл Джекс

Переночевав под кустом прямо на лесной опушке, он встал поздно и позавтракал остатками еды, которую приберег во время последнего ужина шайки. При дневном свете он рассмотрел, что сутана изношена и вся в заплатах, но послужить еще может. Тогда он вытащил небольшой ножик, как следует наточил его на камне и с его помощью сбрил не только трехнедельную щетину на лице, но и побрил темечко, кое-как восстановив тонзуру, которую имел до того, как его изгнали из духовного звания. Сделать это самому оказалось очень сложно, но он запасся терпением и решимостью и сумел снова превратить себя в священника. Потом засунул свою жалкую одежду в мешок, надел украденную сутану и водрузил на голову потрепанную шляпу.

Примерно в полдень он вернулся на дорогу, взял ясеневый посох и дерзко направил свои стопы в Эксетер, решив, что вряд ли кто-нибудь из далекого Йовиля и прошлой жизни сумеет узнать его, особенно сейчас, когда опустившиеся поля шляпы паломника прячут лицо. На дороге были и другие люди; кто шел в город, кто из города, но основной людской поток тех, кто шел в Эксетер продавать продукты, давно иссяк, потому что большинство входило в город сразу же, как только на рассвете открывались ворота. С теми, мимо кого Герваз проходил, он здоровался, а иногда поднимал, благословляя, руку. Через какое-то время ему показалось, что он снова стал настоящим священником, и к Южным воротам Герваз подходил, исполнившись уверенности. Он замедлил шаг, чтобы войти вместе с группой сельских жителей, которые гнали перед собой несколько свиней и тащили уток и кур, привязанных за ноги к шестам, вскинутым на плечи. Сторож у ворот был слишком занят, прожевывая кусок мясного пирога, поэтому глянул на него лишь мельком, и вскоре Герваз шел по Саутгейт-стрит, мимо рынка и залитых кровью булыжников скотобойни, к Карфаксу, центральному пересечению четырех основных дорог. Несколько лет назад он бывал в Эксетере, но все равно пришлось спрашивать дорогу у сопливого постреленка.

— Где монастырь святого Николая, мальчик?

Мальчишка решил, что этот клирик выглядит слишком сурово, и, не решившись ответить ему дерзостью, просто показал, куда идти.

— Недалеко отсюда, отец. Но там скверная часть города.

Герваз пошел по каким-то узким улочкам и оказался в убогой части города, известной, как Бретейн. Там теснились домишки, хижины и лачуги, по грязным переулкам текли нечистоты, в которых в нищенском согласии существовали мальчишки, собаки и крысы. Через несколько поворотов он увидел небольшое каменное строение, окруженное стеной, за которой был разбит огородик и росло несколько фруктовых деревьев.

Привратника у ворот не было, и он пошел по каменистой тропинке, ведущей ко входу. Босоногий монах пропалывал сорняки между грядок с луком, просунув между голыми бедрами и подоткнув за пояс темную рясу бенедиктинца. Он выпрямился и с любопытством посмотрел на посетителя, поднявшего в благословении руку и пробормотавшего какое-то латинское приветствие, выуженное из глубины памяти.

— Мне бы хотелось поговорить с приором, — сказал гость, переходя на английский.

— Позвони в колокольчик у двери, брат, — ответил садовник, показав на арку.

Так он и сделал. Появился юный послушник, справился, что у него за дело, провел его по короткому мрачному коридору и постучал в дверь кабинета приора.

Герваз увидел главу монастыря, сидевшего за маленьким столиком. Перед ним лежали пергаменты, бледный молодой монах сидел рядом, держа пером в руках. Приор Винсент был человеком маленьким с почти шаровидной головой. Тонзура ему не требовалась — он был практически лысым, а лицо казалось лунообразным. Вглядевшись в его маленькие глазки и недовольно поджатые губы, Герваз подумал, что это не самый подходящий покупатель священной реликвии, но выбора у него не было.

Оба монаха вопросительно уставились на потрепанного священника, за спиной которого притаился послушник.

— Что мы можем для тебя сделать, брат? Ты ищешь ночлег и пищу? — спросил приор высоким, дрожащим голосом.

Лжесвященник объяснил, что он из прихода в Северном Сомерсете, сейчас возвращается домой после паломничества в Сантьяго-де-Компостела, только недавно сошел с корабля в Плимуте. Герваз был верен своей привычке держаться как можно ближе к правде. Много лет назад он действительно совершил паломничество в Сантьяго и мог состряпать об этом убедительную историю, если потребуется. Сомерсет он выбрал, потому что тот относился к другой епархии, нежели Эксетер, так что вряд ли здесь найдутся люди, знающие тамошних священников.

— Я буду благодарен за глоток питья и немного еды, но не хочу затруднять вас просьбой о ночлеге, — ханжески добавил он.

Приор с облегчением кивнул — можно избежать сложностей и расходов, связанных с устройством нежданного гостя.

— Юный Франциск проследит, чтобы тебя на кухне накормили, прежде чем ты отправишься дальше.

Он произнес это тоном, не допускающим дальнейших обсуждений, и потянул к себе свиток пергамента, но Герваз еще не закончил.

— Есть еще одно, что может заинтересовать вас, приор. Должен признаться, что за шесть месяцев странствий я совершенно поиздержался, отдав последние монеты за проезд из Сен-Мало в Плимут.

Приор с трудом подавил стон, подумав, что перед ним еще один нищий священник, ждущий подаяния, но его подозрения развеялись от следующих слов Герваза:

— Во время странствий я набрел на замечательную вещь, и мне кажется, что она может заинтересовать английский монастырь. Я намеревался взять ее с собой в Уэльс или в Винчестер, но поскольку оказался в Эксетере без средств и не могу продолжить свой путь, я решил предложить ее сначала здесь.

Это заинтриговало приора Винсента, но ему не нравился грязный клирик, забредший к ним с улицы.

— Отчего же ты не пошел сначала в собор?

Разбойник ожидал этого вопроса. Он сознательно избегал собора, где большое количество священников увеличивало риск быть узнанным.

— Я наслышан о монастыре святого Николая и знаю, что он относится к аббатству Бэттл, чья слава очень широка. Мне подумалось, что вы не откажетесь от возможности преподнести подарок вашему аббату, заработав этим его благодарность и уважение.

Лесть не прошла мимо ушей приора, который был не прочь извлечь пользу из хорошего к себе отношения настоятеля в Бэттле, аббатстве возле Гастингса, построенного там Вильямом Бастардом, чтобы служить напоминанием о великой победе норманнов, отдавшей им Англию.

— И что это за замечательная вещь? — рявкнул он. — Надеюсь, не еще один кусок Истинного Креста? — добавил приор язвительно.

Герваз сумел не показать своего замешательства и признался, что это именно так.

— Но с великим отличием, приор, от обычной чепухи, которую продают недобросовестные торговцы реликвиями. У этого имеется несомненное подтверждение его подлинности.

Он наклонился, открыл свою сумку, извлек из нее позолоченную шкатулку, развернул кожу и протянул шкатулку лысому монаху.