Война на уничтожение. Что готовил Третий Рейх для России - Егор Яковлев

На греховность индейцев явно указывало то, что пуританское миссионерство, за которым не стояли мощь и богатство Ватикана, оказалось менее успешно, чем католическое. С другой стороны, и сами пуритане не проявляли должного усердия в христианизации: они полагали, что раз население Америки сразу не отзывается на слова Священного Писания, то такова воля Бога, отвергающего этих существ.

Образ жизни и обычаи индейцев поселенцы также не понимали, вопрос об их принадлежности к человечеству вызывал споры. Кто-то допускал, что жители Америки – потомки Ноя, которые выродились в дикарей. Иные полагали, что это вообще создания сатаны. Среди части пилигримов зрела уверенность, что местное население должно быть окончательно уничтожено – так же как ветхозаветные ханааняне. И хотя другие не разделяли этих взглядов, но отношения с индейцами, поначалу вроде бы добрососедские, постепенно пропитывались отчуждением и антагонизмом. Как писал крупный философ XX века Леопольд Сеа, «пуританский коммерческий проект, относящийся к XVII в., как раз и не предусматривал включения какого бы то ни было племени или народа в создаваемое общество. Это общество не включало, а исключало. Оно было обществом индивидов среди индивидов, каждый из которых преследовал свои собственные интересы. В нём не было места индейцам с их отсталостью и естественным неприятием чуждых и непонятных им обычаев и законов… Эти люди не признавали своим того, кто не сумел доказать свою способность быть частью создаваемого ими общества. Новый Иерусалим открывал врата только для званых»[95].

Такая аттестация переселенцев, разумеется, не значит, что индейцы всегда были мирными, никогда не совершали набегов на колонистов или, скажем, не практиковали жестоких пыток. Всё это было. Но трагическую судьбу коренного населения Северной Америки определила именно базовая пуританская установка – отказ от вовлечения аборигенов в свой круг в сочетании с постоянной территориальной экспансией. В этой логике индейцы были просто лишними. В междоусобных войнах с другими европейцами, вроде Семилетней, их использовали как инструмент, как пушечное мясо, но никогда как полноправных союзников. Войны с самими индейцами превращались в войны на уничтожение. Так, исход первой индейской войны – с пекотами (1636–1638) – решила так называемая резня в Мистик, когда ополчение колонистов во главе с Джоном Мейсоном просто сожгло крупнейшую пекотскую деревянную крепость, где в тот момент вообще не было зрелых мужчин – только около семисот стариков, женщин и детей. Пытающихся выбежать из-за горящего частокола убивали на месте или швыряли назад в огонь. Жестокость этой расправы потрясла наррангасеттов и мохеган, которые шли на пекотов с белыми. Мейсон признавал: «Все наши индейцы, кроме Ункаса (вождя мохеган), покинули нас»[96]. Но сам он не видел в произошедшем чего-то страшного: «Нападение на пекотов было Божьим актом, Который смеялся над Своими врагами и врагами Своего народа, с презрением отправив их в геенну огненную. И сделался Господь судьей над язычниками, заполняя Мистик трупами… Пусть вся Земля будет наполнена Его славой! Таким образом, Господу угодно было поразить наших врагов и дать нам их землю в наследство»[97]. Другой писатель-пуританин несколько раз с чувством повторял, что таким образом «Господь наш Иисус заставил их (индейцев) склониться перед Ним и лизать прах»[98]. После следующей индейской войны, так называемой войны короля Филиппа, в Новой Англии, на территории пяти современных штатов северо-востока США, индейцев почти не осталось.

В течение следующего столетия идея богоизбранности американских пуритан развивалась и шлифовалась в связи с их успехами. По словам Арнольда Тойнби, «в XVIII в. противоборство между народами Западной Европы за главенство в заокеанском мире закончилось полной победой протестантов, говоривших на английском языке… Это было большим несчастьем для человечества, ибо протестантский темперамент, установки и поведение относительно других рас, как и во многих других жизненных вопросах, в основном вдохновляются Ветхим Заветом; а в вопросе о расе изречения древнего сирийского пророка весьма прозрачны и крайне дики»[99]. В XIX веке эти установки эволюционировали в две философско-политические доктрины Соединённых Штатов Америки, которые не утратили своего влияния по сей день.

В первую очередь это доктрина явного предначертания (Manifest Destiny), которая окончательно оформилась к середине 1840-х годов для обслуживания планов расширения американской территории.

В это время американское общество было охвачено эйфорией после череды крупных успехов – завоевания независимости, выгодной покупки Луизианы у Франции и аннексии Флориды. Публицисты всех мастей призывали правительство не останавливаться на достигнутом: Соединённым Штатам, формулировали они, свыше предназначено распространиться на весь континент, так как американская цивилизация превосходит прочие. Она исключительна, ибо впервые в истории защищает права и свободы человека. Под влиянием этой концепции в 1845 году США осуществили захват Техаса, а позже разгромили мексиканцев и приобрели земли современных штатов Калифорния, Нью-Мексико, Аризона, Невада и Юта. В те годы влиятельный журналист и редактор Джейсон Гордон Беннет провозглашал:

«По нашему твёрдому убеждению, рано или поздно не только Техас, но и Мексика, Канада и Орегон будут поглощены могущественной Североамериканской республикой. Таково предначертание судьбы»[100].

В высшей степени характерно, что «предначертание судьбы» по-прежнему было тесно связано с пуританским расизмом. Как сообщает современная исследовательница, «большинство экспансионистски настроенных газет пропагандировали теорию расового превосходства англосаксов, были исполнены презрения к мексиканскому народу, который, согласно “Illinois State Register”, был “не намного выше уровня негра”»[101]. В официальном сообщении Конгресса по иностранным делам мексиканцев называли «полуварварским народом»[102]. Газета Nashville Union объясняла аннексию Калифорнии тем, что «мексиканцы не доросли до демократии»[103]. Democratic Review заявляла, что «процесс изгнания индейцев или уничтожения их как расы должен быть проведён и на юге» в отношении мексиканцев[104]. Сенатор Джордж Макдаффи из Южной Каролины вообще не представлял себе другого исхода войны, как только «перебить всех мексиканцев»[105]. Другой сенатор, Джон Кэлхаун, говорил: «Больше половины мексиканцев – индейцы по крови и не лучше чироков»[106].