Найди свое счастье - Лора Мэрфи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может быть.
Так и не справившись с волнением, Дорис натужно улыбнулась.
— Тед, вот моя дочь. Кэт, это Тед Хэмфри.
Самообладание девочки контрастировало с беспокойством ее матери. С детской непосредственностью Кэтрин протянула руку и вежливо поздоровалась. Пожимая маленькую, с тонкими пальчиками и нежной ладошкой ручонку, он приветливо поздоровался, не сводя с девочки глаз.
— Ма говорит, если вы не будете возражать, то я могу называть вас Тедом, а не мистером… Какое у вас звание?
— Сержант-артиллерист.
— Вас не называют "пушкарем"?
— Бывает, — засмеялся он.
— Я бы предпочла обращаться к вам по имени. Вы не возражаете, Тед?
Ему понравилось, как она это сказала, как серьезно отнеслась к знакомству.
— Хорошо.
— Меня зовут Кэтрин, но можете называть меня просто Кэт. — Она высвободила свою руку и обняла мать за талию. — Я хочу есть, ма. Мы можем уже войти?
Официантка проводила их к столику в кабинке. Кэт села рядом с матерью и не стала смотреть меню, а сосредоточила свое внимание на новом знакомом.
— Ма говорит, вы знали моего папу.
— Да, знал.
— Он погиб, вы ведь знаете. Я его даже не видела.
Тед с трудом проглотил ком в горле. Она говорила так сухо, без огорчения и печали. Может, трудно печалиться по тому, кого никогда не знал? Для нее Грег всего лишь имя, фотография. Она никогда не слышала, как он смеется, не чувствовала его объятий, не знала, какова она, отцовская любовь.
И "благодарить" за это можно и его, Теда Хэмфри.
— Вы были там, когда он погиб?
— Кэтти, — укоряюще покачала головой Дорис и положила руку на плечо дочери.
Девочка повернулась к ней, слегка склонив голову набок.
— Ты сказала, что он был лучшим другом папы. Если я не могу поговорить с ним, то с кем мне говорить?
— Если у тебя есть вопросы, можешь задавать их мне.
Кэт наклонила голову еще больше и посмотрела на мать из-под насупленных бровей.
— Ты там не была, — проворчала она, — а Тед был.
Да, черт возьми, он был там.
Подождав, пока официантка примет заказ, он негромко спросил:
— Что же ты хочешь знать?
Девочка задумалась, опустив подбородок на руку.
— Почему он должен был погибнуть? А вы нет?
— Кэтрин! — воскликнула мать, переводя взгляд с дочери на него. — Извини, Тед…
— А ты разве не задавалась этим вопросом, Дорис? — Он горько улыбнулся ей. — Я-то задумывался над ним не раз.
Он ждал, что она отведет глаза, но нет — выдержала его пристальный взгляд, и по ее погрустневшим темным глазам было нетрудно догадаться, что она задавалась-таки вопросом, почему он выжил, а муж погиб, какой поворот судьбы спас его, одинокого и неприкаянного, когда стольких людей не дождались родные и любящие. Обменяла бы она его жизнь на жизнь Грега? Несомненно.
Да он и сам сделал бы это.
Кэт ждала ответа, присматриваясь к взрослым с настороженным любопытством и нетерпением, чувствуя, что они что-то скрывают, недоговаривают. Тед угадал ее настроение и обратил на девочку полный сочувствия взгляд.
— Твой отец не любил подниматься рано. Обычно он брился и готовил свою форму с вечера, чтобы подольше поспать следующим утром. Он еще находился в постели, когда произошел взрыв.
— И он, наверно, даже не узнал, что случилось, — заключила Кэт с самым серьезным видом.
— Вероятно, так оно и было. — Тед надеялся, что этот факт послужит ей хоть каким-то утешением. Его самого он не утешал.
— А где были вы?
— Недалеко от казармы. Я встаю рано каждое утро ради пробежки. Я уже возвращался с нее, когда…
— Когда взорвалась бомба. Я все знаю об этом и о тех людях, которые сделали это потому, что они не любят Соединенные Штаты. Они хотели прогнать наших солдат, — проговорила она совершенно бесстрастно. О таких вещах маленьким девочкам и знать не следовало.
— Почему вы бегаете каждый день? — не унималась Кэт. — Это вас заставляют в морской пехоте?
— Меня заставлять не надо. Просто я привык бегать по утрам.
— Еще бы не нравилось — ведь это спасло вам жизнь, — хитренько усмехнулась она.
Затем посыпались другие, более легкие вопросы. Откуда вы родом? Были ли в других странах? Какие они, Корея, Япония, Филиппины? Вы научились говорить на их языке? У вас есть дети? А почему?
Последние вопросы заставили Дорис прикрыть рот дочери ладошкой.
— Ты самая любопытная девочка на свете, — встревоженно произнесла мать, взглянув на Теда.
Кэт оттолкнула ее руку.
— Ты сама всегда говоришь, что единственный способ узнать что-нибудь — это задавать вопросы. — Отдельно для Теда она сокрушенно сообщила: — Ма — школьная учительница в четвертом классе. Начиная с этого года, она будет преподавать в моей школе.
— Не так уж это и плохо, — заверила ее Дорис.
— Ага, точно. Ты могла бы подождать пару лет до перевода в мою школу. Я же пришла в нее первой.
— Тейлор довольно распространенная фамилия. Мы сделаем вид, что не знаем друг друга.
На этот раз Кэт закатила глаза вверх — глаза, несомненно, унаследованные от матери.
— Это только взрослые умеют делать вид, — заявила она, поочередно взглянув на своих наскучивших собеседников. Разговор с ними утомил непоседу и она вскочила. — Я пойду посмотрю бейсбольный матч.
— Только пока не подадут ланч.
Кэт выскользнула из кабинки, потом вдруг остановилась.
— А вы не хотите посмотреть, Тед?
— Нет, спасибо. Составлю компанию твоей маме. — Он проследил, пока она не исчезла за дверью, ведущей в другой зал, где игру показывали на большом экране. — Чудесная девчушка, — наконец проговорил он.
В глазах Дорис промелькнули тревожные искорки, взгляд выдавал уже знакомую робость. Что произошло? Может, она опасалась его сближения с дочерью? Или не желала, чтобы он хоть в какой-то степени участвовал в жизни этой ущемленной судьбой семьи?
Какие же чувства переполняют ее смятенную душу?
Дорис, кажется, уловила его немые вопросы.
— Иногда Кэт забывает, что она еще ребенок. С самого ее рождения мы жили только вдвоем, и боюсь, что я обращалась с ней как со взрослой чаще, чем следовало бы. Но в общем она неплохая. Сообразительная, умненькая, но слишком серьезная для своего возраста. Девочка прекрасно уживается и со взрослыми, и с детьми. — Сообразив, что не в меру разоткровенничалась, она глубоко задышала. — Ты уж извини ее за все эти вопросы о Греге. Дочь не понимает, что людям, знавшим его, больно говорить о нем.