Пламенько. Часть первая - Семён Сициер

— У меня странные ощущения. На счёт тебя и твоей сестры.

С нервным ударом по столу послышалось измученное:

— Да что ж такое.

Лука негодовал:

— Ну я же только сел есть. Правила хорошего тона это не про тебя, да?

— Я рассуждаю с самой добросовестной любопытностью, какая у меня есть — Невинно отвечала Соня, на что Лука даже захотел улыбнуться, но смог воздержаться, поняв, что тем самым будет потворствовать развитию «хорошего диалога».

Стараясь отстраниться, как-то умолчать, свести на нет, Лука начал хлебать суп, который ему принесли. Ему хотелось сделать безмятежное, незаинтересованное ни в чём лицо, но нерв справа от глаза так и дёргался, от стойкого ощущения на себе её взора. Лука ощущал себя на допросе с пристрастием, в данном случае, с женским пристрастием.

В какой-то момент показалось, что Соня уже сдалась, сбавила напор, просто посматривала в тёмное окно, как вдруг выпалила:

— Скажи, а ты отжираешься перед спячкой?

Рассмеявшись, Лука, чуть не поперхнулся супом, еле удержав еду во рту. Соня похихикивала вместе с ним.

Успокоившись, Лука сказал:

— Да, я обжора…

— И твоя сестра тоже — Перебила его Соня.

— Мою сестру в это не впутывай — С улыбкой отвечал Лука, указывая на Соню пальцем — Всю ответственность за обжорство беру на себя!

Через смех, Соня спрашивала:

— А лишний вес тоже возьмёшь на себя?

Лука, как бы секретничая, ответил ей:

— Между нами… ответственность за лишний вес мы скидываем на нашего дядю

Продолжив посмеиваться, Соня в следующий момент сделалась снова серьёзной.

— Так всё-таки — Начала она — Что у вас происходит? Ты можешь мне рассказать?

Лука слегка опечалился. Было видно, что ему тяжело далось сказать следующие слова:

— Не могу. Поверь, не могу.

— Ты будешь что-нибудь? — Спросил Лука, указывая на стоящие перед ним тарелки.

— Не-а — Тихо ответила Соня, чуть зажавшись в себе.

Он думал. Он сомневался, колебался между своими чувствами и своим рассудком. Лука опустил ложку и сидел, глядя в тарелку. В это время Соня, оперившись на руку, глядела в окно, в котором виделся ей одинокий фонарный столб на углу улицы, крадущий у тьмы лоскуток, выкрашивая его в оранжевые тона.

Соня почувствовала, что Лука смотрит на неё, и она повернулась к нему.

— Ты почему не ешь? — Спрашивала она, поблёскивая голубыми глазами.

Лука выглядел так, будто хотел ей что-то сказать, но в то же время и одёргивал себя от этого поступка, что было видно даже по тому, как он крепко держал одну свою руку другой. Знала бы она, что ему в её голубеньких глазах, что хоть утопиться.

Затем, в глазах его резко прочитался страх, а после, его словно выключили, и он упал лицом в тарелку супа.

— Что?! — Закричал Лука, очнувшись в реальности.

— Я не… Я не сплю, я… я не в безопасности, не в, не — Громко лепетал он, в панике оглядываясь по сторонам.

Мартин пару раз легонько ударил Луку по щекам, чтобы тот пришёл в себя.

Лука завозмущался:

— Пап! Мне надо срочно вернуться, на какой чёрт меня будить так часто, я после больницы, я не вернулся до… до куда-нибудь.

— Оу, прости, я просто хотел поговорить, думал, что ты быстро доберёшься до сестры — Виновато оправдывался отец. — Ну давай, ныряй обратно, ничего, потом поговорим, в общем-то не срочное это дело…

Лука соскочил и снова уселся перед костром.

Он чувствовал мокрое лицо, и как его обтирают салфетками. Очнувшись, Лука застал любопытную картину — Соня вытирала ему лицо, после того как он упал им в тарелку супа.

— О, а я уж подумала ты опять на несколько часов отключишься — Удивлённо говорила Соня. — Я уже тянулась к телефону, чтобы вызвать тебе скорую.

Лука продёргался глазами и щеками от перехода туда-обратно.

— Я не вернусь в больницу, а если и вернусь, то быстро оттуда сбегу. Я знаю, что со мной, но не могу тебе сказать — Выдавил из себя Лука, перехватив салфетки, которыми ему вытирали лицо и, подштриховав несколько моментов, выбросил их прочь.

— Может быть, расскажешь врачу, или можем записать тебя к психиатру? — Взяв Луку за руку, говоря усмирительным голосом, сказала Соня.

— Нет, я не могу сказать ни тебе, ни одному врачу, вообще никому не могу сказать — Лука одёрнул свою руку от её руки — Слушай, прости, что всё так. Я бы, может, и хотел бы всем с тобой поделиться, но, ничего хорошего из этого не выйдет. Ни для тебя, ни для меня.

Закончив говорить, и глубоко вздохнув, как бы выражая своё сожаление, Лука заворожился дивным ароматом, от которого, кажется, расширились зрачки, а по сосудам разлилось топлёное молоко. Так пахла она. Только сейчас он почувствовал её, присевшую рядом. Её колено, касающееся его. Её шея, широко открытая ему, только глядя на которую, губами и кончиком носа неизбежно воображаешь вкус нежности, и, думая о том, ты начинаешь говорить языком дыхания и близости.

Какая она… Такая удобная его душе, и такая нежная для его грёз.

Нет! Лука пытался оттолкнуть от себя все подобные мысли, тут же отбросив в сторону забродивший по её шее и глазам взгляд. Он не мог себе этого позволить. Довольно!

— Спасибо, что принесла мою одежду — Сказал Лука неосознанно нежным голосом.

— А… — Тут же, стараясь прийти в себя, начал он говорить в своём обыкновении, но с неуверенностью — Вот возьми халат, спасибо, ты, не скажу, что спасла мне жизнь, но ты очень помогла, правда.

— Пожалуйста — С мягкой улыбкой ответила ему Соня и встала из-за стола.

— Стой — Вдруг обратился к ней Лука — А, у тебя не будет проблем из-за того, что я сбежал?

— Мхм, думаю нет — Ответила Соня, пожимая плечами, с такой интонацией, будто её это не особо волнует.

Лука шустро умял всю оставшуюся на его тарелках еду, замедлившись лишь на том, что иногда из супа, в который он упал лицом, ему приходилось доставать волосы.

Пока Лука уплетал за обе щеки, Соня аккуратно складывала халат, после положив его в свою сумку и присев рядом. Затем, когда с ужином было покончено, они оба вышли из кафе.

На улице заметно похолодало. Лёгкую кофточку Луки пробивал леденящий ветерок, отчего он время от времени начал содрогаться. Сам Лука старался усилить дрожь, напрягал все мышцы тела, чтобы меньше мёрзнуть и впоследствии меньше дрожать, но эта методика помогала ему только меньше мёрзнуть.

Под светом уличного фонаря, они встали и с