Перелетные птицы - Алла Кроун

Молодой граф усмехнулся.

— О да, Антон Степанович. У вашей дочери есть характер. За ней поди глаз да глаз нужен!

— Мы воспитывали дочь правдивой, — осторожно произнес Антон Степанович.

Граф кивнул.

— Похвальное качество. Мне нравятся женщины с характером. — Щелкнув каблуками так, что звякнули шпоры на сапогах, он поцеловал Наде руку. — Надеюсь, мы еще увидимся, мадемуазель.

Надя вспыхнула. Руки целовать принято замужним женщинам. Зачем граф это сделал, если знает, что она не замужем?

Антон Степанович бросил быстрый, пристальный взгляд на графа, потом взял дочь за руку и повел ее к выходу.

— Всего доброго, граф. Следите, чтобы рана была в чистоте. Я к вам через пару дней еще наведаюсь.

Выйдя на улицу, Надя раздраженно насупилась.

— Он смеялся надо мной, папа. Он и тебя, и меня на смех выставил! Ты в этом дворце был каким-то другим, совсем не таким, как мой папа. Почему? Я не понимаю.

— Кто тебе дал право так разговаривать со мной, Надежда? Это брат тебя научил такому? Я не потерплю неуважения от собственных детей!

— Прости, папа, я не хотела тебе грубить. Просто я не понимаю, почему ты должен входить через черный ход. Ты же не прислуга. Ты их врач. И это они должны относиться к тебе с особенным уважением.

— А почему ты думаешь, что они не уважают меня? Это Сергей вбил тебе в голову свои предрассудки против дворян? Я с ним поговорю об этом. В молодости я тоже считал, что в нашей стране очень легко добиться равенства. Но вскоре понял, что быстро поменять что-нибудь без кровопролития невозможно. А что касается Персиянцевых, то они мои пациенты, и я отношусь к ним так же, как ко всем остальным, кто обращается ко мне. Давай не будем ссориться. Граф случайно был ранен в запястье на фехтовальном поединке, и его мать чуть не лишилась чувств от вида крови. Я наложил ему шов, и больше нам не нужно о нем вспоминать.

Однако Надя не слышала отцовских слов примирения. Перед глазами у нее стоял этот холеный дворянин. Роскошь дворца заставила ее впервые в жизни почувствовать неловкость и растерянность. Ей не понравилось то, что она увидела, и все же из головы у нее не шла вся эта изысканная красота. Это воспоминание преследовало ее. А что касается молодого графа Алексея — она надеялась, что у нее появится шанс еще раз встретиться с ним. Надя собиралась доказать ему, что она вовсе не простодушная маленькая обывательница, какой он ее, очевидно, посчитал.

Несмотря на душевные волнения, Надя была рада, что провела тот вечер с отцом. Днем она его почти не видела. Разве что за обеденным столом, когда он по обыкновению рассказывал, как его засасывает бюрократическая трясина. Хотя отец никогда не критиковал правительство открыто, все в семье знали о той классовой несправедливости, которая царила в стране. В 1861 году Александр II отменил крепостное право, однако знать и богачи по-прежнему владели обширными землями. Для крестьян дарованная свобода почти ничего не изменила, ибо они все так же трудились за гроши и продолжали пребывать практически в рабском положении. Сбитые с толку свалившейся на них свободой, крестьяне знали лишь то, что жить стали еще беднее.

Да и у городских рабочих дела обстояли не намного лучше. Поэтому студенты, сами жившие в крайней нищете, стали подстрекать к бунту именно крестьян и рабочих, требуя от правительства реформ. В отсутствие родителей Надя слушала своего брата, который был старше ее на десять лет и в свои двадцать шесть уже прекрасно разбирался в жизни. Тощий и угловатый, с квадратным подбородком, светло-серыми глазами и копной непослушных песочных волос, он часто цитировал Маркса и Энгельса и посещал какие-то загадочные встречи, которые называл «беседами». На просьбы Нади он отвечал, что возьмет ее с собой, когда она подрастет.

Сергей пояснял, что в стране действует несколько групп активистов. Одна из них — социалисты-революционеры, или эсеры, которые работают с крестьянами. Именно они стали организаторами большинства политических убийств в начале века, и Наде они внушали страх.

Были еще социал-демократы, или эсдеки, последователи марксистской идеологии, которые верили, что революция должна начинаться в среде городских рабочих. Эсдеки разделились на две группы — большевики во главе с Лениным и меньшевики, лидером которых считался некто Плеханов. Ленин, насколько понимала Надя, хотел революции, в то время как меньшевики старались более гуманными методами перейти от самодержавия к демократии, тем самым подготовив почву для введения в стране социализма.

Для Нади все это было слишком сложно. Ей очень хотелось поступить в университет, расположенный на Васильевском острове, чтобы присоединиться к студентам, с которыми Сергей продолжал поддерживать отношения даже после того, как получил диплом и стал работать с отцом. Но шел 1912 год, и ей предстояло еще два года учиться в гимназии.

Надя, принципиальная и полная идеалов, подолгу обдумывала все, что Сергей рассказывал ей. Узнав, что Ленина в действительности зовут Владимир Ульянов, она тут же поинтересовалась у брата, для чего он сменил фамилию.

— Почему этому Ленину стыдно носить фамилию родителей? — спросила она.

Сергей пожал плечами.

— Похоже, сейчас это модно. В этом году стала выходить новая газета большевиков, называется «Правда». Так вот, один из ее главных редакторов — грузин, который называет себя Сталиным, хотя на самом деле его зовут Иосиф Джугашвили. Мне кажется, ему хочется, чтобы люди считали его человеком из стали, отсюда и псевдоним — Сталин. А почему Ульянов взял фамилию Ленин — кто знает?

Надя внимательно, но недоверчиво слушала брата, который постепенно стал относиться к ней по-отцовски. Сергей помогал Наде делать домашние задания, давая пояснения к тщательно отредактированным цензорами учебникам истории, и, зная пристрастие Нади к поэзии, нахваливал радикализм современных поэтов, произведения которых были проникнуты политическими идеями.

С недавних пор Надя полюбила, забравшись на диван с ногами и подложив под спину вышитые подушки, слушать горячие споры Сергея с одним из его друзей по университету.

— Рано или поздно дворянам, купцам и крестьянам — всем придется слиться в единую массу, — сказал Сергей как-то вечером, вскоре после того, как Надя побывала во дворце Персиянцевых. Он сидел в кабинете на дубовом стуле, уткнув локти в откидную крышку письменного стола, и внимательно смотрел на Якова Облевича, студента-химика, которого готовил к экзаменам. Надя, поджав ноги, устроилась в углу дивана в дальней части комнаты и внимательно прислушивалась.

— Да, и сейчас самое подходящее время, — согласился Яков, худой молодой человек с черными вьющимися волосами и близорукими глазами. Надя порой сомневалась, замечает ли он ее присутствие в комнате. Облевич снял пенсне, подышал на линзы и вытер их большим носовым платком. Потом, осторожно прищепив пенсне на переносицу, покосился на Сергея. — Сейчас только ретрограды продолжают думать, что общество может иметь такое же четкое классовое разграничение, как раньше.