Капкан на наследника - Микки Спиллейн

— Хреновина какая-то! — Дождь ударил с новой силой, и Ли вжал голову в плечи. — И куда мы теперь?

— К «Барни». Надо же запастись каким-нибудь готовым барахлом на сегодняшний вечер. Может, даже плащ прикуплю, если погода не улучшится.

— Хотел бы я понять, кто ты такой, Дог. — Ли бросил на меня тревожный взгляд исподтишка. — Честно говоря, я до сих пор считаю, что у тебя не все дома. Ты — ходячие неприятности.

— Не надо давать волю своему воображению, старина.

— Тогда зачем оставлять за собой след шириной с Гудзонский залив?

— А почему бы и нет?

— Потому что тебе есть что скрывать. И немало, — проговорил он. — Например, те деньги. — Ли замедлил шаг, остановился на мгновение и толкнул меня в нишу здания. — Ты говоришь на французском, как коренной парижанин. Сколько еще языков ты знаешь?

— Так, несколько, — пожал я плечами и посмотрел на друга с нескрываемым любопытством.

— Турецкий?

Я кивнул.

— Какой-нибудь из арабских?

Я снова кивнул и спросил:

— А в чем дело?

— В последнее время в газетах стало появляться кое-что интересное. Дог, тебе когда-нибудь приходилось слышать про наркотики?

Ли невольно отшатнулся, увидев каменное выражение моего лица.

— Даже думать об этом забудь, — отрезал я.

Ли сжал губы так, что они превратились в две белые тонкие полоски, но сдаваться не желал.

— Не может ведь человек пропасть из вида на столько лет вот так, без причины. И внезапно появиться снова, как это получилось с тобой. Я думал, что знаю тебя, Дог, и в давние военные времена, вероятно, так оно и было, но, клянусь своей задницей, теперь я абсолютно тебя не понимаю. Если говорить о загадках, ты — великолепный пример. Что произошло, Дог?

— Просто мы немного постарели, вот и все.

— Ладно, давай на этом и остановимся. Ты все еще тот самый парень, который не раз спасал мою задницу, это не забудешь. Меня и впрямь трясет от тебя, но что и говорить, гонка и в самом деле бешеная. А может, я просто такой же придурок, как и ты. Только не вини меня, если я вдруг помашу ручкой и исчезну. Такая жизнь не по мне, я совершенно к ней не готов. Шишку набить — дело нехитрое, только вот избавиться от нее трудновато. С тобой я снова начал постоянно оглядываться через плечо. Такое впечатление, что мы вернулись в прежние времена, и я опять в небесах за штурвалом «П-51Д», и солнце слепит мне глаза, а я пытаюсь разглядеть, что происходит вокруг.

— Вот и славно, продолжай в том же духе. Всегда смотри в оба, и голова останется цела.

— Именно так ты и сказал при нашей первой встрече, — передернул плечом Ли. — У меня прямо мурашки бегают, когда я слышу эту фразу, ведь тогда речь шла о войне.

— Вся наша жизнь — война, — ответил я ему.

Он поглядел мне в глаза, невольно вздрогнул, поднял воротник плаща и закутался поплотнее.

— Ладно, приятель, на этом и остановимся. У меня такое чувство, что ты не особо нуждаешься в моем присутствии, так что я сматываюсь. Чего я бегаю за тобой, как собачонка? Пойду-ка лучше на работу. Как насчет вечера, все в силе?

— Конечно. Я сгораю от нетерпения встретиться со всеми этими замечательными людьми.

— Постарайся выглядеть поприличнее, идет? Это важные персоны. Ты действительно решил прибарахлиться у «Барни»?

— Разве не там одеваются все достойные люди?

Ли ухмыльнулся, увидел приближающееся такси, выскочил на обочину и замахал рукой. Потом открыл дверцу, чтобы я мог сразу же заскочить в салон, не промокнув еще больше. Услышав, как я велю шоферу отвезти меня к «Барни», приятель со вздохом покачал головой.

Первый небоскреб в Нью-Йорке соорудили на Двадцать второй улице и назвали его Флатирон-Билдинг. Он представлял собой витиеватое треугольное здание, возвышающееся на южной стороне Двадцать второй, на пересечении Пятой авеню и Бродвея. Там он рос, свысока поглядывая на город, там он и простоял на протяжении двух последующих поколений, все так же наблюдая за мирской суетой. Со временем взгляд его утратил свое высокомерие, а стеклянные глаза погрустнели и потускнели от грязи и пыли, которые принесла с собой новая эра. Теперь здание выглядело тоскливо, имя его потерялось в прошедших десятилетиях, а история забылась, но первый небоскреб пережил столько нелегких лет, столько раз за годы его существования менялись вкусы и взгляды, что теперь он казался миниатюрной крепостью, неизвестно откуда взявшейся посреди муравейника.

На семнадцатом этаже, прямо в треугольном носу здания, находился офис Ала Де Веччио. Контора закрывалась на тройной запор, а дверь украшала позолоченная табличка с незамысловатой надписью «А.Д.В., инк.». Для простых посетителей смысл ее оставался весьма туманным, но в определенных кругах фирму эту очень хорошо знали и уважали. Две секретарши, чьи глаза были густо накрашены зелеными тенями, и престарелый мужчина, в давно вышедших из моды нарукавниках, тихонько работали в своих отдельчиках, заставленных новомодным оборудованием. Личный кабинет Ала находился на вершине треугольника, откуда он мог свысока наблюдать за призрачным городом, словно капитан корабля, ведущий свое судно сквозь дожди и туманы. Кофеварка располагалась на своем обычном месте и была готова в любой момент излить из своих недр ароматный напиток, холодильник, как и прежде, забит импортной салями и сырами всех сортов, а по правой стене, как и раньше, до самого верху карабкались полки, хранящие в себе фолианты со всевозможными математическими формулами, доступными пониманию разве что Эйнштейна. Интерьер дополняла пара кресел-качалок, добытая в Англии во время одной из военных операций. Долгие годы и многочисленные локти отполировали их ручки до блеска, изогнутые основания истончились от непрестанного пользования, но их чертовски нежное покачивание до сих пор не потеряло своего гипнотического действия. Целая вереница генералов обретала в этих креслах покой, и бесчисленное количество серьезных решений приходило в их головы, светлые и не очень, в равномерном непрерывном движении.

— Правда, ностальгический вид? — спросил меня Ал.

— Ты слишком поздно появился на свет, приятель.

— Тут ты прав, — ухмыльнулся он. — Кофе выпьешь?

— Нет, спасибо.

— Кусочек генуэзской колбаски? Прислали на той неделе. Чертовски острая. Несколько часов будешь изрыгать пламя.

— Нет уж, мне прошлого раза за глаза хватило. Больше не хочу.

— Ужасный запах, когда рыгаешь в кислородную маску, да?

— Просто мерзость. Не могу даже представить себе, как вы, генуэзцы, лопаете подобную дрянь.

— Зато вы, ирландцы, выросли на отварной говядине и капусте, плавающей вокруг развалившейся картошки. Плебейская еда.

— Это только когда год выдается урожайный.

— Значит, ты уже наелся до отвала, — сказал Ал.