Колодец старого волхва - Елизавета Дворецкая

— Кто? — Вереха услышал ее возглас и проследил за взглядом девушки. — Да Явор с Ратиборичем побратимы, я так слыхал, они с отроческих лет дружатся.

Медвянка отвернулась со стыдом и досадой. Побратим Ратиборова сына — вот уж чего она не ждала! И это Явор, которого она чуть ли не трусом назвала! Медвянка уже жалела, что пошла на этот пир, — он принес ей больше смущения и огорчения, чем радости. Теперь ей хотелось только, чтобы князь с дружиной скорее ушел и в Белгороде все стало по-прежнему.

Дотемна бояре, гриди и отроки плясали в палате, а народ во дворе и на площади детинца перед княжескими воротами. На весь Белгород разносились звуки рожков и трещоток, песни, смех, плесканье ладоней, удалые и веселые крики. Веселье, как огонь, гонит прочь беды и напасти — в это твердо верили славяне, оттого так много песен и плясок провожает славянина во всем земном пути от колыбели до могилы. Чем горячее веселье, тем удачнее будет предстоящее дело, — и в теплый свежий вечер месяца травеня белгородцы сделали все, что могли, желая князю удачного похода.

* * *

Через день на самой заре большая княжеская дружина выступала в поход. Рассвело рано, прохладный утренний ветерок тянул из близкой степи свежие запахи растущих и расцветающих трав. Старик Обережа сам вывел из конюшни светло-серого, почти белого, княжеского жеребца под нарядным красным седлом и с золочеными звоночками и бляшками на сбруе. Сотни глаз на широком дворе следили, не заденет ли конь порога, — это было бы дурным знаком перед ратной дорогой. Но конь вышел легко, и сотни радостных криков разорвали тишину: боги благословляют новый поход. Отроки приняли повод из рук старика и повели коня к крыльцу, где ждал его светлый князь. Детские кинулись выводить своих коней, в мелькании их красных плащей двор казался охваченным пламенем.

Привычным ровным порядком ближняя княжеская дружина выезжала из детинца. Весь Белгород наполнился топотом сотен ног и копыт, конским ржаньем, звоном оружия.

Мирное население Белгорода тоже поднялось спозаранку и вышло проводить князя с дружиной. Наряженные, как на праздник, ремесленники Окольного города с семьями, жены и дети уходящих гридей, растревоженные сборами в поход и прощаньем, толпились на улицах, у ворот и на стене крепости, приветственно кричали, махали руками и шапками, тянулись, стараясь еще хоть раз увидеть своих среди дружинных рядов. Кто-то надеялся на будущую добычу, но больше семьи уходящих желали снова увидеть своих родичей живыми.

«Свете мой светлый, соколе мой ясный, куда ты от меня отлетаешь, на кого меня и малых наших детушек покидаешь? » — то там, то здесь принимались причитать женщины.

А дети шумными стайками бежали следом за полками, стараясь разглядеть своих отцов и убедиться, что отец — среди всех первый!

Лучше всех, конечно, выглядели гриди-детские. До битв было еще далеко, но для проводов князь велел им надеть шеломы и кольчуги. Дорогие и прочные доспехи сверкали на солнце стальной чешуей, и ближняя дружина Владимира казалась волшебным полком морских витязей, которых премудрый князь-чародей умел вызывать из моря для обороны своего города. И каждый из бегущих следом и сидящих на тынах мальчишек, даже те, которым по малолетству еще не полагалось и штанов, с восторгом и завистью разглядывал их коней и оружие. И каждый отчаянно мечтал скорее вырасти, стать таким же сильным, уйти в Киев и наняться на службу к прославленному князю Владимиру-Солнышку, ходить с ним в походы за добычей и славой!

Впереди детских ехал сам светлый князь Владимир Святославич со своими старшими сыновьями и ближними воеводами. Багряный плащ за плечами овевал его цветом священного живого пламени, золоченые узорные бляшки на груди горели под солнцем так, что было больно смотреть. Казалось, сам он разливает вокруг себя золотые лучи, как красное солнце, идущее по небосклону. Глядя на него, женщины утирали слезы со щек, веря, что всем известная удача князя-Солнышка убережет в походе их близких, поднимали повыше маленьких детей, чтобы они посмотрели на него, чтобы хоть случайный взгляд любимого богами князя послужил им защитой от бед.

Княжеское войско постепенно выходило из ворот крепости. Белгородская знать смотрела с заборола, как по берегу уходит прочь от города конная дружина, как багряным листком клена трепещет на ветру впереди плащ Владимира Красна Солнышка. Стоял на забороле и Обережа — в длинной белой рубахе, вышитой волшебными узорами, со множеством оберегов и длинным ножом на поясе, с ожерельем из медвежьих зубов на шее, с высоким посохом в руках, на верхушке которого была вырезана медвежья голова. Опираясь на посох, Обережа смотрел вслед дружинам. Он был уже очень стар — семи десятков прожитых им лет хватило бы на две жизни.

Он пережил нескольких князей, сменявших друг друга в Киеве, видел новое святилище древних богов, которое молодой князь устроил в Киеве семнадцать лет назад. Видел он и то, как двенадцать кметей волокли потом Перунов идол вниз по Боричеву току, колотя его палками, как лиходея. Казалось, попран Мировой Закон, разорвана связь потомков и предков, Земля-Мать не стерпит подобного оскорбления! Но Земля устояла, и Небо не рухнуло, и Мировой Закон сохранил свою силу. И Обережа, хоть и был уже стар, научился новой истине. Можно сбросить в Днепр идол Перуна — идол ведь только дубовая колода, не в ней же пребывает сам Небесный Воин, это знают и малые дети. Можно побить на куски каменные идолы Макоши и Дажьбога — они простят, солнце будет светить и трава вырастет по весне, как и тысячи лет назад. Можно засыпать землей очаг жертвенника — труд на полях, гибель в сражениях, ежегодные и ежедневные, тоже жертвы, и их не отвергают боги. Но никакому князю не по плечу переделать мир и изменить Мировой Закон. Все пройдет, но останется родная земля, древняя и прекрасная земля русская. Можно по-разному мыслить ее благо, но тот, кто честно желает блага ей, не будет ею отвергнут и забыт потомками. И сейчас Обережа просил у богов счастья и удачи князю Владимиру, все силы отдававшего трудам и битвам за благо этой земли.

Но вот дружина ушла, в Белгороде разом стало пусто и непривычно тихо. Многодневный шумный праздник кончился, будничные заботы по-хозяйски шагнули на порог. За прошедшие недели белгородцы позабыли, что такое будни, и теперь на сердце у всех сделалось серо и скучно. Но ничего не поделаешь: потехе — краткий час, делу — долгое время. Князю свои заботы, дельному люду свои. Вспоминая каждый о своих делах, белгородцы постепенно потянулись к надворотной башне, где была лестница вниз. По пути они почтительно кланялись и епископу, и волхву. Почитать волхвов каждый был приучен с детства, а почтения к епископу требовал князь. Простые люди делали и то и другое, чтобы не разгневать никого, кто обладает властью над землей и небом.

Вслед за всеми пошел и старшина городников Надежа со своим семейством. За прошедшие недели он привык к Гостемиру, и теперь ему было грустновато, словно он проводил в поход родича. Лелея, напротив, была довольна, что избавилась от постояльцев и чужие люди больше не будут путаться у нее под ногами на собственном дворе. Зайка то и дело дергала за руки родителей: «А вы видали? А почему так? А это кто был? » Ярких воспоминаний этих дней ей еще надолго хватит для игр и разговоров.