Счастливая жизнь Веры Тапкиной - Мария Метлицкая

Прошло года четыре. Москва, как известно, город маленький. Точнее – не мир тесен, а круг тонок.

День рождения моей подруги. Она – человек кинематографический, известный сценарист. Бытописатель наших дней – сериалов «за жизнь». Правда, довольно приличных, серий максимум на десять, а не на триста пятьдесят.

Публика в основном киношная – режиссеры, актеры, художники и операторы.

Огромная квартира на Страстном, доставшаяся от дедушки-дирижера. За столом не сидят – фуршет. Замечаю: едят мало, пьют куда усердней. Все беспорядочно перемещаются из комнаты в комнату – этакое броуновское движение. Разговоры на профессиональные темы и сплетни, сплетни, сплетни. Кто-то уходит, но появляются новые, только пришедшие люди.

И вот – в комнату вплывает пара. Он снимает запотевшие очки, протирает их, близоруко оглядывает гостей.

Левушка! Несомненно – он. Впрочем, изменился мой знакомец мало: та же бородка, беспомощные голубые растерянные глаза. Джинсы, яркий свитер, пестрый шарф. Но! Рядом с ним не Риммуля, а совсем другая спутница: молодая, стройная и очень симпатичная женщина примерно тридцати пяти лет. Она заботливо снимает с Левушки шарф, нежно гладит мужчину по руке и заглядывает в глаза. Тот, складывая губы в скобочку, со вздохом кивает. Спутница делает рывок к столу, хватает тарелку и начинает накладывать на нее закуску: бутерброды-канапе, тарталетки с салатом. Потом оглядывает комнату орлиным взором и замечает пустое кресло. В секунду она почти прыжком бросается туда и занимает место. Левушка неспешно к ней подходит. Она вскакивает и усаживает его. Сама устраивается на подлокотнике и принимается кормить своего приятеля. Еще один забег к столу, почти прыжок, за салфеткой, а дальше – продолжение кормления из нежных рук.

Она сосредоточенна, брови сведены: крошки смахнуть, одну салфетку постелить на брюки, другая для рук. Ну просто мадонна с младенцем. Заботливая и трепетная мать.

Она наклоняется над ним и что-то шепчет. Левушка опять вздыхает и мотает головой. Видимо, наелся. Она приносит кусок торта и бокал вина. При этом сама – ни крошки, ни глотка.

Потом она устремляется на кухню и возвращается с чашкой кофе. Левушка морщится и нюхает. Она нервничает. Левушка делает глоток и кивает. Вижу улыбку счастья на ее лице. Взгляд затуманенный и умиротворенный. Мальчик покушал и попил. Ура!

Левушка меня не узнает. А точнее – не видит. Народу тьма, дымно, шумно и громко.

Сквозь людские дебри я продираюсь на кухню. Моя подруга заваривает чай. Ее постоянно дергают, и видно, что она притомилась.

– Сделала бы в кабаке, – сетую я. – Деньги те же, а хлопот ноль. Теперь вот жди, пока все пожрут, напьются и кто-нибудь уляжется спать. Завтрашний день тоже обещает быть веселым – всех и сразу не выпрешь.

Подруга вздыхает и говорит, что в принципе я права. Но ресторан – это по´шло. Там не будет прелести общения, близости и домашнего уюта. Камерности – вот чего не будет.

Ладно, вольному воля. Но подругу мне искренне жаль, и я помогаю ей накрыть сладкий стол.

– С кем-нибудь познакомилась? – интересуется она.

Отвечаю, что нет. Суетливо, да и вообще – чужая свадьба. Но в целом – богемно и очень мило.

В комнате киваю на Левушку, дремлющего в кресле.

– Вот его знаю, – замечаю я.

Подруга не удивляется – мало ли кто кого знает.

Бросает небрежно:

– А, Каминский…

– А где его чудище? – интересуюсь я.

– Кто? Риммка, что ли? – уточняет подруга. – Так она его бросила. Года два назад. Объяснила, что ей нужен мужчина обстоятельный, а не этот лютик. И такой нашелся. Старый пень, генетик какой-то. Не бедный – своя лаборатория, кафедра, производят что-то. Со стволовыми клетками связано. Дача – гектар земли. Квартира на Тверской, прислуга, водитель. И зачем ей наш хмырь Левка? Его тогда из петли вынули. А он всех обнадежил, что жить все равно не будет. Сидит на антидепрессантах.

– А девица его? Не спасает от прошлой любви? – уточнила я.

– Кобенится он, – вздохнула подруга. – Девка хорошая, звуковик. Ушла от мужа, ребенка отправила к маме. Порхает над ним, как бабочка над цветком. Супчики варит, рубашки гладит. А этот примороженный нос воротит. На ночь ее не оставляет – любит спать один. Девка мается, рыдает, хочет от него ребенка. А какой ему ребенок? Сам с собой не справляется. Вот и отыгрывает он на ней свои старые комплексы. Знаешь, мужики сейчас… Говорить не о чем. Вот половина присутствующих, – она оглядела комнату, – ноют, скулят, живут за счет баб и этих же баб гнобят и изменяют им.

– Ну, это у вас так, – возразила я. – Богема, артисты, творцы. Есть же люди реальные, без тараканов.

– Где? – подруга бросила на меня грустный взгляд. – Покажи место!

Ответить было нечего. Увы! «Бедный, бедный Лева, – подумала я. – Дурак, конечно, но все равно жалко. Человек образованный, способный и невредный».

Я заторопилась домой. Захотелось на воздух, в тишину и покой. К телевизору, где, возможно, идет очередной сериал по сценарию моей подруги, в котором непременно есть сильные мужчины, готовые за все отвечать, брать на себя решение любых проблем, дарящие своим женщинам цветы и билеты на круизы по теплым морям, бросающие легким и красивым жестом на кровать блестящие шубы. Таинственно достающие из карманов итальянских пиджаков бархатные футляры с браслетами и колье. Отрезающие изящной гильотиной кончик кубинской сигары со сладким запахом. Где в конце концов достается все Золушке-горничной, поначалу блеклой и незаметной, но к концу фильма золотоволосой, яркоглазой, доброй и бескорыстной. А гадина жена, алчная и неверная, переходит в разряд бывшей. Где все – справедливо и по-честному. Плохому человеку станет обязательно плохо, очень показательно и наглядно, а уж хороший получит все и по заслугам – тоже показательно и очень наглядно.

В общем, как в кино.

И совсем не так, как в жизни. К большому нашему сожалению.

Человек, который презирает себя, всегда презираем другими. Так что все правильно. По заслугам. Сам выстроил свою жизнь и судьбу. Судьба – это характер, характер – это судьба. У Алексея ничего в жизни не получилось. Ни-че-го! А ведь какие надежды подавал! Правда, давно – в детстве и ранней юности. Говорили – талант. Правда, так считала лишь родня – мама, отец. И конечно же, Тёпа. Разумеется, никакой он не талант. Но способности были. Надежды, способности… И где это все? Вот где? В какие бездны кануло? Куда? Неизвестно…

Пыль, туман – испарились. Нужен характер – вот это и есть главная правда.

Не зря говорят: характер – это судьба.

А характера не было… Совсем. Слабак, он и есть слабак, таким и останется.

По счастью, Надежда, жена, ни разу не видела, как он плачет. Сядет на бортик в ванной, воду посильнее и – ревет. Мужчины не плачут, мужчины огорчаются. А он – ревел.