Писатель - Александр Молчанов

Сели за стол. Распечатали бутылку «Столичной», достали стакан. Пили по очереди, передавая стакан из рук в руки. В этом процессе главное – не задерживать посуду. Закусывали чипсами. После второй отпустило, разговор пошел.

Оля тискалась со своим Юрой, Оксана курила у окна. Толик прилег на диван и, кажется, задремал.

– Я с суток, покемарю минут дцать, ладно, пацаны? Моя очередь дойдет, поднимайте, наливайте, но не будите.

А Леха придвинулся к Андрею.

– Чем занимаешься?

– Пишу, чем же еще, – соврал Андрей.

– Много платят? Тоже хочу роман написать. Все руки не доходят.

– Ай. – Андрей махнул рукой.

– Чего так?

– Надоело.

– Чего надоело? Писать надоело?

– Ну да. С утра до вечера сидишь и фигачишь. Ни выходных, ни проходных. В газете и то было лучше.

– В чем проблема? Возвращайся.

– Да ну, Новиков меня не возьмет.

– Чего это не возьмет. Легко возьмет. Хочешь, я с ним поговорю?

– Не знаю…

– Давай, чего! Он рад будет. У нас все разбежались, работать некому.

– Ладно, давай потом обсудим.

– А чего потом-то? Давай я хоть завтра с ним поговорю. Он рад будет. Я тебе отвечаю!

– Ладно, поговори.

Андрей встал и подошел к Оксане, которая стояла у окна и курила, глядя на огни города.

– Слушай, у тебя не…

– Пошел на хер, – неожиданно зло прошипела она и повернулась к нему. В ее глазах была такая ненависть, что Андрей отшатнулся.

– Ладно, ладно, извини, – сказал он.

– Не подходи ко мне, понял? Урод.

Андрей вернулся к Лехе за стол. Кивнул на Оксану:

– Что с ней?

Леха махнул рукой.

– Не обращай внимания. С Толиком поругались. Они все время ругаются. Не берет их мир.

– Толик проблемный чувак? – Андрей посмотрел на спящего Толика.

– Не, он нормальный. Он у вокзала работает на платной стоянке, а вот Оксана, она такая…

Оксана вернулась за стол, взяла бутылку, налила себе полный стакан и протянула бутылку Андрею.

– Хочу с тобой выпить.

– Да ладно, – сказал он.

– Выпей со мной, – приказала она, – на брудершафт.

– Если женщина просит, – сказала Оля, – надо ей это дать.

Андрей протянул руку, взял бутылку. Они сцепились руками с Оксаной и выпили. Разом, до дна. Поставили бутылку и стакан на стол. Посмотрели друг на друга.

– Чего ждем? – спросила Оксана. Нет, не колючие у нее были глаза. Бездонные. Как омут. Ухмылка кривая. Вызов. Сможешь, нет?

Они поцеловались. Страстно, долго, с языком.

Леха присвистнул.

Потом на несколько секунд стало тихо.

– Не понял юмора.

Сонный Толик сидел на диване и растерянно смотрел на Андрея и Оксану.

– Все ты понял, – сказала Оксана.

Маслов вернулся в палату. Он включил ночник и сел рядом с кроватью. Он сидел так и смотрел на Нину, которая лежала с полуприкрытыми глазами. Она никак не отреагировала на его появление. Время шло. Маслов сидел и думал.

– Тебе двадцать один год, – сказал он наконец, – я думал, ты старше.

Его голос звучал… странно. Какой смысл говорить что-то человеку, который тебя не слышит. Или все-таки слышит?

– Я не знаю, что с тобой произошло. Что-то очень сильное и страшное, что убивает тебя. Разрушает изнутри. Это может быть органическое повреждение мозга. Может… Но скорее всего… нет, возможно… какое-то сильное впечатление, которое глубоко ранило твою душу. Может быть, ты увидела, как кого-то убивают. Или насилуют. Может быть, это тебя пытались убить. Или изнасиловать.

Маслов провел рукой по лбу.

– Некоторые исследователи считают, что на человека могут воздействовать травмы, полученные его предками. Советская наука таких концепций не просто не признавала, но даже не рассматривала всерьез. Может быть, в этом есть смысл. Почему болеют и умирают маленькие дети?

Маслов вздохнул.

– А может быть, в этом нет никакого смысла. И маленькие дети болеют и умирают просто потому, что у детей слабый иммунитет.

Маслов встал.

– Я ничего о тебе не знаю. Но я обязательно узнаю. Я отправлюсь в твое прошлое и вытащу из него те травмы, которые тебя убивают. Мы вместе во всем разберемся.

Маслов вдруг улыбнулся.

– Только сейчас понял, что говорю с тобой на «ты».

Маслов вышел из палаты, вернулся в свой кабинет, нашел номер домашнего телефона Сальниковой в списке под стеклом на столе и набрал ее номер.

– Алина Петровна, простите за поздний звонок. Есть у вас минутка?

– Да, Эрнест Федорович, – Сальникова, кажется, ничуть не удивилась, – я просто смотрю телевизор. Что-то срочное?

– Нет-нет, просто хотел поговорить по поводу пациентки. Но если вы заняты, можем поговорить завтра…

– Эрнест Федорович, я еще должна вас и уговаривать продолжить наш разговор? Вот, я выключила телевизор и села поудобнее в кресле. Я готова говорить с вами хоть всю ночь.

– Я сейчас на работе…

– Я так и поняла. Как она?

– Она выглядит, как…

– Как старуха?

– Да.

– Это заставляет задуматься, не правда ли? Ведь у всех нас только одна жизнь. И всех нас ждет то же самое. Или нет, думаете, вас эта чаша минует?

– Нет, я так не думаю.

– У вас есть идеи по поводу пациентки?

– Ее зовут Нина.

– Нина Шарова, да, я это знаю. Она родом из маленького поселка на севере области. Поселок называется Шиченга.

– Я думаю, что с ней что-то произошло. Может быть, там, в этой, как вы сказали, Шиченге? Какое-то событие, которое послужило…

– Да, вы верно рассуждаете. Кое-что произошло. Только не в Шиченге, а здесь, в Волоковце. Нина была беременна. Она родила дочку. Девочка прожила всего сутки.

– Ее ребенок умер?

– Нет, не так. Нина убила свою дочь.

– Что?

– Ночью вышла из палаты, пробралась в комнату, где спали дети, и подушкой задушила девочку.

– Какой ужас. Но почему?

– Этого никто не знает. Сразу после убийства она впала в отрешенное состояние и на вопросы не отвечала. Ее два месяца продержали в СИЗО, а потом отправили на обследование к нам. Она поступила к нам уже в том состоянии, в котором вы ее видели.