Писатель - Александр Молчанов

На его лице заиграла самодовольная улыбка.

– Вы думаете, что ваша жизнь кончена. Но это не так. Вы сможете радоваться солнцу, чувствовать легкий ветерок на своем лице. Так и будет.

Когда он это говорил, его переполняла гордость. Он – гений. Он видит людей насквозь. Он понимает, как работает человеческий мозг. Он единственный из всех современных ученых обладает властью исцелять людей, и не лекарствами или скальпелем, а самым мощным инструментов из тех, что доступны человеку, – словом.

У него есть сила сказать человеку «встань и иди». И человек встанет и пойдет. Конечно, так и будет.

Сальникова сама станет жертвой своей глупой интриги. Он поднимет эту пациентку, вернет ее в сознательное состояние и сделает ее полноценным членом общества. Он напишет об этом книгу. Его пригласят на телевидение. А потом его вызовут на работу в Москву, и он станет директором собственного НИИ. К нему будут приезжать со всего мира советоваться именитые коллеги.

Так и будет.

Маслов кивнул.

Да, черт возьми, так и будет.

– Я вернусь завтра, – сказал Маслов, – и мы начнем работу. Я составлю план лечения.

И Маслов легонько похлопал пациентку по руке. И его невольно передернуло, когда он увидел след от его нажатия на ее руке.

Это была рука трупа.

Маслов вышел из палаты, запер дверь и пошел по коридору. От его прекрасного настроения не осталось и следа.

Будет трудно.

Возможно, у него ничего не получится.

И эта старуха умрет здесь, так никогда и не увидев солнца и не улыбнувшись ветру.

И он тоже умрет здесь. Они все – пленники этого диспансера, монахи, добровольно отказавшиеся от жизни, живые мертвецы.

Маслов вошел в свой кабинет и сел за стол.

Достал из кармана халата карту пациентки. Это только говорится – карта. На самом деле это была толстая тетрадь, исписанная профессионально неразборчивыми почерками врачей, через чьи руки проходила пациентка.

Перелистал ее, почитал симптомы и назначения. Азенапин, рисперидон – атипичные нейролептики. Все равно что давать витаминки ребенку с температурой под сорок.

Все это нужно отменить. Он разработает совершенно новую стратегию лечения.

Маслов захлопнул карту, оттолкнул ее от себя и увидел на карте дату рождения пациентки. Ему стало жарко.

Дата рождения: 17 февраля 1978 года.

Пациентке недавно исполнился двадцать один год.

Маслов ошеломленно перевел взгляд на имя и фамилию пациентки.

Нина Шарова.

Железняк вернулся в офис около полуночи. В приемной его ждал светловолосый мужчина с помятым лицом. Увидев Железняка, он встал.

– Ждите, – строго сказал Железняк мужчине и поманил рукой секретаршу Татьяну, которая сидела за стойкой, – а ты зайди.

Железняк вошел в кабинет, снял пиджак и бросил его на стул. Татьяна встала у двери. В руках она держала блокнот и ручку.

– Кассель звонил?

Татьяна заглянула в блокнот.

– Да, в 21:32.

– Отлично.

Железняк любил точность, и все его сотрудники это знали.

– Он просил сразу соединить с вами, когда вы вернетесь.

– Я понял. Этот Харатьян как давно тут сидит?

– Он приехал в 21:15.

Железняк посмотрел на часы.

– Через полтора часа после покушения. Быстро сообразил. Он звонил кому-то, пока здесь сидел?

– Нет.

– Точно?

– Я все время была здесь.

– Хорошо. Пусть заходит.

Татьяна повернулась, но остановилась у двери и с тревогой посмотрела на Железняка.

– Александр Викторович, с вами все в порядке? Вы не ранены? Ужас, такое происшествие…

– Таня, теряем время. Все эмоции, сопли – потом, – раздраженно сказал Железняк. Татьяна пулей вылетела за дверь. Через секунду в кабинет вошел Басов.

Железняк стоял спиной к двери, задумчиво смотрел в окно и барабанил пальцами по столу. Басов бесцеремонно прошел к столу, с грохотом отодвинул стол и сел.

– Чего ты меня, как мальчишку, в приемной мурыжишь. Нашел время счеты сводить.

Железняк подошел к сейфу, открыл его, достал бутылку коньяка и стакан. Поставил стакан на стол, налил на два пальца коньяка. Стукнул бутылкой по горлышку.

– Давай выпьем, Иван Иваныч.

– Я не хочу, – сердито сказал Басов.

– Пей, – сказал Железняк, – я же вижу, что хочешь.

Железняк поднес бутылку к губам и сделал большой глоток. Коньяк упал на дно его желудка горячей бомбой.

– Разве стресс запить, – проворчал Басов, взял стакан и показал его Железняку, – твое здоровье.

И одним махом опрокинул в рот содержимое стакана. Со стуком поставил стакан на стол.

– Ах, у тебя стресс? – ядовито сказал Железняк. – А у меня тогда что? В меня стреляли. Моего водителя убили. Как ты думаешь, сколько мне надо выпить, чтобы у меня прошел этот стресс? Может, бутылку целиком?

Басов покачал головой.

– Саша, это не я, клянусь тебе.

– Я тебе не Саша! – взорвался Железняк.

– Успокойся, Александр Викторович! Не надо так переживать.

– Мы с тобой не друзья. Если бы эти твои ребята умели стрелять лучше, ты бы сейчас не коньяк пил, а шампанское.

Басов взял стакан и пододвинул его к Железняку.

– Плесни-ка еще.

Железняк поднес бутылку к стакану и наполнил его коньяком – до краев. Басов аккуратно, чтобы не расплескать, поднес стакан к губам и сделал глоток.

– Александр Викторович, давай рассуждать логически.

– Попробуй, – кивнул Железняк.

– У нас с тобой были трения.

– Мягко говоря.

– Из-за ЦБК мы тогда сильно поспорили. В девяносто четвертом.

– Шесть трупов – это ты называешь сильно поспорили?

– Александр Викторович, времена меняются. Так больше не будет. Надо договариваться.

– И о чем мне с тобой договариваться?

– Я не знаю, кто в тебя стрелял сегодня, но это не я. Клянусь.

– Что мне твои клятвы?

– Я же тебе говорю – давай логически рассуждать. Вы договорились с Касселем. Я не знаю деталей, но знаю, что принципиально вы уже все решили. И теперь вы вместе будете играть против Курашова.

Железняк молчал, не сводя глаз с Басова.

– Я же не дурак. В этой ситуации если я против тебя – значит, я против Касселя.