Insomnia, или Поиски Механической Вороны - Марина Клингенберг

Я немного подумала. Странно, конечно. С одной стороны, увидь я человека с головой оленя, наверное, могла бы назвать его Оленем. Но Муфлон – это все-таки не олень, первым в голову не придет – попробуй опознать.

Он снова вспомнился мне во всех красках. Ночь. Поезд. Дверь купе с тихим скрипом отъезжает в сторону. Я оборачиваюсь. Муфлон.

Он оглядывает купе, будто ищет кого-то, потом закрывает дверь и уходит. Сердце бьется как сумасшедшее, но вроде бы не от испуга. У меня в голове только одна мысль – Муфлон. После этой неожиданной встречи его образ тревожил меня довольно долгое время, но сейчас мне показалось, что это было не так уж и плохо. Странное создание среди такого нестранного мира, небольшой секрет, заставляющий задуматься о тайнах мироздания. Приятные фантазии с легким, заманчивым оттенком страха.

Теперь же все по-другому. Голову разрывает Вопль, на балконе ухают Совы; инстинкт самосохранения гонит прочь от подобных иллюзий, но во сне видится Пустошь, где на огромном валуне восседает Мефистофель, а вдали кто-то бродит. Кто?

Я наморщила лоб, вспоминая уже подзабывшийся силуэт в песчаной буре. Мефистофель тогда здорово занервничал.

– Мы были в Пустоши, – проговорила я вслух. – Я видела там кого-то. Кто это был?

– Кого-то… – повторил Мефистофель. – Как выглядел? – голос его зазвучал напряженно.

– Не знаю. Просто силуэт. Кажется, ты из-за него испугался.

Я очень пожалела, что вокруг темнота и нельзя разглядеть лица Мефистофеля. По-моему, он заволновался.

– Это Муфлон? – предположила я.

– М-м, – промычал Мефистофель. – Нет. Вопль туда, может, и долетает, если ты там шляешься. Но Муфлон туда не пойдет.

– Тогда кто это был?

– Понятия не имею.

– Интересно.

– Чего интересного? – не понял Мефистофель.

– Я же вижу, что ты врешь, – сказала я. – То есть слышу, – поправилась я: вокруг по-прежнему царила темнота, хоть глаз выколи. – Но если ты хотел скрыть кого-то, то мог бы просто сказать, что это был Муфлон. Тогда я бы и спрашивать дальше не стала, и держалась подальше.

– Позволь заметить, – Мефистофель явно разозлился, – что твое «держалась подальше» Муфлону до лампочки. Так что даже не пытайся. Понадобится – найдет. Не убежишь. Поэтому уж лучше, как нормальный человек, выпрямись, подойди и выскажи все, что о нем думаешь.

«Негодяй и эгоист», – в который раз отметила я про себя. Так себя ценит, что, кажется, и перед самим Господом предпочтет выказать презрение. Будет умирать от страха, но упрямо сделает то, что задумал. Что ж, в чем-то он прав. Да и честность перед самим собой – это, в общем, не так уж и плохо.

– Ладно, – сказала я. – Запомню.

– Запомни, – в голосе Мефистофеля послышалось удовлетворение, да такое, что кот, объевшийся сметаны, позавидует.

– И все же, кто там был?

Мефистофель выдержал паузу. Потом проговорил неожиданно низким, шелестящим голосом:

– Рискнешь проверить?

– Пожалуй, нет, – ответила я. Чего зря нарываться на неприятности?

– Вот и не задавай глупых вопросов, – успокоился Мефистофель.

Что-то он все-таки скрывал. Ну и ладно.

Неприятные чувства неожиданно отпустили меня, дышалось уже свободнее, темнота не вызывала страха и даже опаски, только очень уж надоела. Ни о чем больше не беспокоясь и ни о чем в особенности не думая, я от нечего делать стала выстукивать пальцами дробь по собственной руке. Выходило беззвучно, но действие не давало окончательно заскучать.

По ощущениям, прошло еще около пяти минут, прежде чем Мефистофель, наконец, встрепенулся.

– Пора! – он схватил меня за руку. – Пойдем.

Я послушно двинулась за ним. Всего шагов через пять мы уткнулись в дверь, Мефистофель легко приоткрыл ее, и мы, выскользнув наружу, оказались на улице. Там Мефистофель снова нетерпеливо схватил меня за запястье и буквально потащил за собой.

Мы пробежали по подмерзшей жухлой траве мимо по-зимнему голых деревьев, перебрались через низенькую фигурную ограду и оказались на тротуаре, по которому шли люди. На нас никто не обратил внимания.

Через дорогу раскинулась площадь, на ней – торговые ряды. Люди оживленно сновали перед ними, весело переговаривались, на ходу что-то ели. Место мне было совершенно незнакомо. Да и погода не под стать моему родному городу – не могли же все сугробы испариться в одночасье.

– Это другая страна, – подсказал Мефистофель. – Скорее! Я же сказал – посмотрим, и назад.

– Куда смотреть-то? – растерялась я.

– Сейчас… Ага, вот и она. Смотри! – он указал вперед.

По краю площади брела девушка. Она шла одна, но при этом умудрялась выглядеть счастливей всех на свете. Я сразу узнала ее – мы не были близко знакомы, но встречались несколько раз во время моих похождений в столице. Когда-то она поразила меня тем, что при всем своем нездоровом оптимизме умудрялась удивительно спокойно реагировать на все небылицы, рассказываемые ей. Помнится, я нарочито непринужденным тоном, как если бы я рассказывала шутку, поведала ей о Муфлоне в поезде. Она глубоко задумалась. Потом серьезно проговорила:

– Странно. Что он там делал? Наверное, просто что-то искал. Или кого-то. Иначе почему сразу ушел? А так все логично – заглянул, убедился, что того, чего нужно, нет, и пошел дальше. Двери не хлопали соседних купе? Нет? Ну, может, ты просто не услышала. Или уснула. Ночь же все-таки.

То, что речь идет о Муфлоне, ее, похоже, нисколько не взволновало. Я подумала, что она смеется надо мной, но потом, уже в компании, кто-то в весьма нетрезвом состоянии рассказал ей о сеансе спиритизма, и тут она тоже принялась серьезно рассуждать. То ли во все верила, то ли со всем сталкивалась, то ли просто любила везде искать логику. Кто знает. Так или иначе, человеком она была небезынтересным. Люди к ней тянулись, и я тоже. Правда, так как виделись мы не так уж часто, и узнать ее получше мне не удалось, она стала для меня неким загадочным образом, почти исчезнувшим с лица земли. Можно сказать, остановилась в развитии и навсегда осталась такой, какой была тогда. У меня так часто бывало на протяжении всей жизни, но, увы, через много месяцев или лет родоначальники загадочных образов появлялись вновь, и выяснялось, что они совсем не загадочные.

Так же случилось и сейчас. Мне сразу показалось, что в ней что-то изменилось. Не было чего-то очень важного, того, что привлекло меня тогда. Странно. Оптимизм, несомненно, остался. Может, теперь он показался мне бестолковым?

– Многое изменилось, – будто подслушал мои мысли Мефистофель. – Она потеряла все, что собрала. Ничего не видит. Ни о чем не думает. И, кстати, о тебе не помнит. То есть помнит, но ты ей совсем не нравишься. Ты знаешь, когда-то у нее были записи. Много записей, похожих на твои. Но она их порвала и пожалела об упущенном времени. Могла бы за это время получить больше знаний и навыков и возвыситься над другими… Я не о чем-то таком, – он многозначительно посмотрел на меня. – Вы называете это карьерой. Ей это понравилось. Кто-то надоумил. Не знаю, кто. В общем, она страшно занята.