Битва за Лукоморье. Книга 2 - Роман Папсуев

– Найдешь?

«Зачем? Он неопасный».

– Для порядка.

Покойника богатырь перевернул тоже для порядка. По человечьим меркам оборотню было где-то за сорок. Не урод, не красавец, не силач, не доходяга, руки без мозолей, в обычной одежке запросто сошел бы за писаря. Шансов, что волколак поднимется, было немного, но береженого сам Белобог бережет. Сердце злонраву Алеша мечом все же пронзил, после чего отсек и разбитую голову. Лишь после этого поднял не дававший Буланышу покоя посох и хоть и с трудом, но переломил о колено.

Маску и спинное реечное украшение шамана верный конь уже растоптал, но Алеша все же присел возле намордника, поднял, повертел в руках, дивясь на странные боковые шестеренки и пружины, позволявшие открывать-закрывать пасть с железными зубами. Удачно, что ремешки оборвались, когда Буланыш на врага налетел, и маска слетела: такими зубищами ногу конскую перекусить пусть и сложно, но можно.

Тащить с собой этакую гадость не хотелось, но желания желаниями, а дело – делом. Стоян опытней, может, что по смятому железу и прочтет, а выкинуть и потом можно.

– Буланыш, я знакомиться, а ты пока понюхай, чем тут пахнет. И зеленого поищи, того, который удрал.

«Да ну его… Он нестрашный. Зачем искать?»

– Для порядка. Только далеко не уходи.

«Как искать, если не уходить?»

– Поблизости, – хмыкнул Алеша и не спеша поднялся к обступившим тело переворотня тригорцам. Умирал, поганец, бараном, но на склоне лежал человек – молодой парень с широким и большеносым веснушчатым лицом.

– Колдун? – хрипло осведомился у подоспевшего Охотника Данила, кивая на труп у своих ног.

– Этот – нет. Наговоренный переворотень. Колдовал тут волколак, его мой конь забил; а я башку оттяпал, а то мало ли.

– Может, еще и сухожилия подрезать?

– Коли не лень, хуже точно не будет. Похоже, это он вас заморочил, шкура драная.

– Если б заморочил, – поморщился дружинник. – Сами мы в западню влетели. Ехали к Безбурному заливу, это в другой стороне совсем, и тут человек нам на дороге попался, по виду из местных. Рассказал, что возле Фомкиных горок странное творится, да не ночью, а средь бела дня. Будто бабы в белом из камней выходят, плачут и не то просят о чем-то, не то объяснить что норовят, только слов не разобрать. И еще яблоками пахнет и ровно колокол гудит.

– Есть такое место, – с некоторым удивлением припомнил китежанин, – только не у нас, а в далеких западных землях. Вышло там в старину одно дело дурное, потому и плачут.

– Мы об том не слыхали, вот и поехали проверить. Яблоками в самом деле дохну́ло, а потом сразу стрелы…

Может, так все и было, а может, стыдно десятнику признаваться, что сглупил, – и людей положил, и дела не сделал. Но, что понимает и вину свою, и дурость – хорошо, значит, голова на месте. Будет от него прок в Лукоморье.

– Мне говорили, места у вас тут тихие теперь, – подкинул поленце в угасающий разговор китежанин, – все шайки давно скрутили… в бараний рог. А оно вон как. Выходит, донимали вас все же разбойники?

– С чего бы? – чуть ли не обиделся Данила. – Воевода с них бы живо шкуру содрал. Уж он бы не вляпался, как…

– Витязь, – звонкий юношеский голос раздался сверху, прерывая дружинника, – витязь китежский! Воевода зовет.

– Воевода? – малость растерялся богатырь, разглядывая торопливо спускавшегося светловолосого парня в балахоне и с большой сумой через плечо. – Куда?

Ученик-то волшебника здесь откуда? Уж в ком-ком, а в чародеях Алеша разбирался – тот, кто сейчас бежал вниз, определенно был учеником. Потому, видать, и в бою не участвовал, силенок не хватило. А может, раненых на вершине выхаживал?

– Так наверх, – нехотя буркнул десятник. – Камнем огненным воеводу приложили, по шлему. Этот, колдун который – из седла выбил в самом начале заварухи, тварь. Хорошо хоть шлем ладный, камень его не пробил насквозь, только оглушил…

Договорить Данила не успел, подоспел волшебничек и немедленно позеленел: кровь и трупы для него явно были в новинку.

– Витязь, – юнец судорожно сглотнул, но через переворотня все же перешагнул. – Прошу тебя подняться к воеводе.

– Лады, – кивнул, кажется, разобравшийся, в чем дело, китежанин.

Для Данилы воеводой все еще оставался Кит, а в ловушку угодил новый, приезжий, тот самый, которому сам худ не брат. Ехал к Безбурному заливу, да не доехал, услышал о белых плакальщицах. Расспросить толком встречного болтуна удалец то ли не смог, то ли не захотел и тригорцам не дал. И без них ведь ясно: зло солнца не любит и яблоками не пахнет, а женщины плачут, как же им не помочь? Вот и помог… Алеша его не осуждал, сам бы он в докитежские времена точно бы попался, разве что силушка богатырская да удача выручили бы…

На вершину поднялись молча, все еще зеленоватый волшебничек – и все-таки, что такому слабосильному на заставе делать? – угрем скользнул меж двух ближних глыб. Китежанин, задев плечами камень, протиснулся следом и оказался на заросшей пожелтевшей ползучей травой площадке, посредине которой разлегся похожий на грязно-белого медведя большой валун, почти скала.

В тени у ее подножия провожатый и остановился, склонившись над сидевшим у валуна воином. Рядом караулил невысокий остроносый лучник, а чуть дальше лежал кто-то заботливо прикрытый лазоревым великоградским плащом, видать, тоже раненный.

Лица воеводы Алеша разглядеть не мог из-за спины и просторных одежек юнца, но то, что это богатырь, понял сразу: уж больно длинные видневшиеся ноги, да и покрывавшая бедра броня – богатая, крепкая… и сапоги ладные, красные… и слегка помятый, но богато украшенный шлем, лежавший в траве…

Алеша едва не споткнулся, увидев этот шлем. Богатый и приметный, с позолоченной личиной и поперечным трехрогим гребнем, напоминавшим кокошник.

– Воевода, – чародейчик заговорил медленно и ласково, именно так говорят с больными. – Охотник китежский по твоему зову явился.

– Отойди, Бежан, – ответ был тихим, хриплым, но совершенно отчетливым. – Дай посмотреть.

Юноша послушно отшагнул в сторону, и на Алешу уставились синие бездонные глаза. Воевода оказался широкоплечей богатыршей-поленицей, совсем еще молодой. Бледное, ни кровинки, суровое при всей своей красоте лицо обрамляли слипшиеся, коротко остриженные волосы. Последнее не удивляло – девицы на Руси гордились длинными косами, а вот поленицам приходилось их остригать, чтоб не мешали надевать шлем. Так же и с Охотницами – обычаи обычаями, а с длинными волосами в долгой и опасной дороге та еще морока.

– Вот так дела, – произнесла богатырша, устраиваясь поудобнее и упираясь спиной в камень. Ее можно было бы назвать красавицей, но все портили поджатые, изогнувшиеся лунницей губы и холодный взгляд из-под нахмуренных бровей.

– Дела веселые, – согласился китежанин, ожидая, что будет дальше.