Охота на Пиранью - Александр Бушков

В три часа дня окошечко распахнулось, и караульный лениворявкнул:

– Животное Чугунков, жрать!

Толстяк ссыпался с нар и прямо-таки бегом кинулся к двери,откуда вернулся с миской и кружкой с водой. Так выкликнули всех по очереди –Мазура с Ольгой напоследок. С поганым осадком в душе Мазур откликнулся накоманду:

– Животное Минаев, жрать!

Компромисс номер два – можно оправдать себя тем, чтонеобходимо поддерживать силы... Как ни удивительно, процесс кормежки несодержал в себе ничего издевательского. Пайка состояла из приличного кускавареного мяса с вареной же картошкой, сдобренной то ли маслом, то лимаргарином. Что бы ни задумали тюремщики, голодом они пленников морить несобирались. Ничуть не пересолено, в самый раз. Ольга даже не справилась сосвоей порцией, и Мазур, чуток поразмыслив и перехватив голодный взглядтолстяка, прошел к нему и шепнул на ухо:

– Отдам, если обе наши миски вместо нас вылижешь...

Толстяк моментально согласился. Бог ты мой, каперанг, злоподумал Мазур, ты ж неприкрыто радуешься этой крохотной победе – до чегомелко...

Рано радовался. Вылизав миски, дневальный тут же кинулся кокошечку и завопил:

– Господин караульный, за новенькими замечание! Миски невылизывают!

Ну погоди, сука, с нехорошим энтузиазмом усмехнулся Мазур.После отбоя узнаешь, как в былые времена на гауптвахте господа гардемариныделали «темную» таким вот, как ты...

Примерно через полчаса дверь камеры отперли, ввалился Мишаняс автоматом наизготовку, за ним степенно вошел пакостный старец Кузьмич.Оглядел всех, поклонился:

– Доброго всем денечка, постояльцы, – и поманил пальцемМазура. – Слезай, сокол, с нар, сходим поговорим с соответствующимчеловечком...

Мазур слез.

– Сядь, сокол, на краешек, и вот такую позу мне сделай. –Кузьмич показал. Видя, что Мазур не торопится, прищурился: – Огорчаешь ты меня,сокол. У жены и так еще попка не прошла... Хочешь, чтобы она опять за твойгонор расплачивалась?

Мазур сел на краешек нар и принял позу. Двое подручныхКузьмича внесли смутно знакомое приспособление – тяжелую доску с тремяотверстиями, одно побольше, два поменьше. С одной стороны – шарнир, с другой –петли.

И ловко, даже привычно, разведя доску на две половинки,сомкнули ее вокруг шеи и запястий Мазура, защелкнули замок. Мазур вспомнил, гдевидел такую штуку – в музее.

– У китайцев идейку сперли, старче?

– А они все такую колодку пользовали, – сказалКузьмич. – И китайцы, и маньчжуры, и монголы. Что ни говори, а умеют этинароды хитрые кандалы придумывать. Ну, руки ты, предположим, высвободишь, еслидать тебе время. А светлую головушку куда денешь? Что-то не верю я, чтобы тыголыми руками замочек сковырнул... Шагай уж.

Мазур медленно пошел к двери. Тяжеленная доска давила на шею– а еще больше сковывала движения, тут узкоглазые придумщики с той стороныграницы и впрямь проявили недюжинные изобретательские способности. Ладно,бывает хуже. Вот когда они разрезали пятки и насыпали туда мелко стриженойконской щетины – тогда, действительно, не побегаешь. А замочек, если пораскинутьмозгами, сокрушить все же можно, попадись только подходящий металлическийштырь, неподвижно закрепленный...

Он спустился с крыльца, остановился, ожидая подсказки.

– Во-он туда шагай, – сказал Кузьмич. – Видишьдомик, где крыльцо зеленое? Туда и шествуй.

Мазур поднялся по зеленому крыльцу. Кузьмич, что твойшвейцар, распахнул перед ним дверь и стал распоряжаться:

– Шагай вперед. Направо поверни. Стой.

Открыл дверь. Мазур неуклюже вошел, повернувшись боком. Вбольшой светлой комнате стоял стол из темного дерева, то ли и впрямьантиквариат начала века, то ли искусная подделка, а за ним восседал еще одинряженый субъект – лощеный, усатый каппелевский штабс-капитан: черный мундир сбелыми кантами, колчаковский бело-зеленый шеврон на рукаве, символизировавшийнекогда флаг независимой Сибири, золотые погоны с просветом без звездочек, нагруди – какие-то кресты местного значения. На столе перед ним лежали: фуражка,лист бумаги и вполне современный «Макаров». Надменно обозрев Мазура,золотопогонник встал, скрипя сияющими сапогами, обошел пленника кругом,похмыкивая и пренебрежительно покачивая головой, – и неожиданно врезал поддых. В виде приветствия, надо полагать.

Мазур стиснул зубы, приложил все усилия, чтобы нескрючиться. Удалось, хотя крюк справа был неплох.

– Супермена, с-сука, лепишь? – поинтересовалсяштабс-капитан зловеще. – Я тебе такого супермена покажу, тварьбольшевистская, – пердеть будешь только по приказу... Смирно стоять,мразь!

Судя по его лицу, играть такую роль ему ужасно нравилось,пыжился невероятно. Однако он подошел слишком близко и тем самымнеосмотрительно подставился. Мысленно прикинув положение офицеровых ног –которых он не видел из-за высоко вздернувшей голову колодки – Мазур молниеноснонанес удар правой пяткой. Штабс шумно рухнул на пятую точку, Мазур отступил напару шагов, чтобы лучше видеть приятное зрелище. За спиной хихикал Кузьмич.

Корчился его благородие на полу недолго, вскочил, тут жеохнул и скривился от боли, ступив на ушибленную ногу. Шипя угрозы и матерки,доковылял до стола, вытащил из ящика витую короткую нагайку, оскалился исобрался было пообещать некую ужасную кару – но сзади раздалось нарочитогромкое покашливание Кузьмича, и штабс мгновенно притих, хотя и не беззаметного внутреннего сопротивления. Кинул нагайку на стол, уселся, пошевелилусами:

– Ну, погоди, буду я твою бабу допрашивать...

– Убью, паскуда, – сказал Мазур.

– Ну хватит, орлы и соколы, – властно сказалКузьмич. – Малость позабавились, и будет. Делом занимайтесь.

– Кузьмич, дай я хоть...

– Делом, говорю, займись, – в голосе старика звенелметалл.

– Садись, тварь, – буркнул штабс, придвигая бумагу идоставая авторучку.

Мазур огляделся, опустился на крашеный табурет. Кузьминпримостился где-то в углу, так, что Мазур его не видел. Время от времени онопределенно подавал какие-то условные сигналы, потому что штабс, то и делобросавший взгляды через плечо Мазура, вдруг охладевал к избранной темеразговора, даже прерывал вопрос на полуслове.

Допрос, по оценке Мазура, выпал не из самых трудных. Уштабса определенно были кое-какие навыки, не мог не служить в каком-то изведомств, где допросы – хлеб насущный и рабочие будни. Но глубоко он не копал –видимо, не получил такого приказа. Перепроверил все, что было написано у Мазурав паспорте, немного поинтересовался военной службой – при этом не проявилникакого интереса к военным секретам и вообще к развернутым деталям, скользилпо поверхности, словно бы заполняя не особенно длинную анкету.