Охота на Пиранью - Александр Бушков

Патрон не вылетел. Мазур передернул еще раз. И вновь неувидел патрона. Нажал защелку, заглянул в магазин. Пусто. Припал на корточки, втемпе охлопал карманы караульного. Ни единого патрона. Обыскал быстренько –сигареты, спички. Все. Непонятно, как сей факт расценить – но думать некогда...

По привычке держа наизготовку бесполезное оружие, тихопрокрался к двери. Чуть-чуть приоткрыл – петли прекрасно смазаны, даже нескрипнула...

Тишина. Поодаль позвякивает цепью пес – судя по звукам,аппетитно лопает обед, возя мордой миску по траве. Рот у Мазура невольнонаполнился слюной – принесло запашок жареного мяса, должно быть, кухнянеподалеку. И ни единого человека вокруг. С чего начать? Допроситьвертухая, когда придет в чувство, или наудачу действовать незамедлительно?Сгодится ли вертухай в приличные заложники?

Он тенью выскользнул на крыльцо, вдоль стены прокрался куглу. Осторожно высунул голову...

И получил в лицо струю чего-то нестерпимо едкого. Дыханиемгновенно пресеклось, перед глазами вспыхнули звезды, сознание помутнело, и онпровалился в темную, бездонную яму.

* * *

...Он лежал, связанный по рукам и ногам, на левом боку. Начем-то твердом. Ага, нары. Весь окружающий мир заслоняла черная жилетка сдлинной серебряной цепочкой поперек живота.

– Шустрый ты, голубь, – словно бы даже удовлетвореннопроизнес сидевший на краешке нар Кузьмич. – Верно я подумал, что следуетпосидеть поблизости, посмотреть, что и как... – он повертел пластмассовыйбаллончик с яркой маркировкой. – А хорошо из ума вышибает, чего только этанемчура не выдумает...

Мазур по-лошадиному фыркнул, помотал головой. В глоткеи в носу еще чувствовался мерзкий привкус нервно-паралитической химии.

– Нехорошо из гостей-то уходить, голубь, хозяев не то что непредупредив, а еще и изобидев...

– А разве запрещали? – хмыкнул Мазур. – Этоттолстый дурачок мне подробно растолковал насчет принятых у вас запрещений, новот насчет того, что нельзя из гостей уходить, хозяев не предупредив, там нисловечка не было...

Кузьмич тихонько захихикал:

– А ведь верно, голубь, тут с запретами вышла промашка. Ну,это ж само собой подразумевается...

– Да? – тоном невинного дитяти спросил Мазур. –Что-то не помню я таких законов – «само собой подразумевается»...

– Ты, голубь, часом не жид? А может, адвокат? Ерзкий больнонасчет законов...

– Я майор в отставке, – сказал Мазур.

– То-то и привык в морду заезжать... А там Ванюша обидойисходит. Больно ему и унизительно... Дайте мне, кричит, или над самим поизгаляться,или по крайности его бабенку повалять... – он с удовольствием наблюдал,как Мазур дернулся. – Ты не переживай... сокол. Произведу-ка я тебя,пожалуй, из голубей в сокола. Заслужил. По молодцу и почет. Ты зубами бросьскрежетать. Скажу тебе по дружескому расположению, не так наша жизнь примитивноустроена, чтобы каждый кухонный мужик вроде Ванюши мог свою блажь в жизньпретворять. Но еще я тебе скажу: если оставлять провинность без наказания,выйдет не жизнь, а сущий бардак...

Он отодвинулся в сторону. На нарах, кроме них с Мазуром,никого не было – видимо, другая камера, обустроенная точно так же. Ольга лежалана полу лицом вниз, руки вытянуты вперед и скованы, двое знакомых по поездке нателеге парней без труда удерживают ее в этой позе.

– Валяй, Митрий, – сказал Кузьмич. – Только смотримне, след сделай, а кожу не просеки – на первый раз…

Ольга пыталась биться, пока с нее стягивали штаны, новерзилы навалились, прижали. Незнакомый Митрий шагнул вперед и взмахнулнагайкой – как бы небрежно, ловко. На ягодицах моментально вспух алый широкийрубец.

– Штаны ей натяните, нечего пялиться, – сказал Кузьмичкак ни в чем не бывало, повернулся к Мазуру. – Уловил нашу механику,сокол? Ты замечаньице заработал – а молодая женушка и ответит, может, попкой, аможет, если особенно рассердишь, и другим местом. Так что ты уж впредьсоблюдай, что велено, не расстраивай старика. Взяли, ребятки.

Мазура подняли и потащили в коридор, занесли в соседнююкамеру – прежнюю, с четверкой испуганных людей, прижавшихся к стене. Небрежнокинули на нары, завели следом Ольгу и сняли с нее наручники.

– Когда дверь запрем, развяжете сокола, – сказалКузьмич в пространство. – И чтоб распорядок соблюдать, как по нотам. Маршна нары, голубка, и не переживай особенно, денек кверху попкой полежишь –пройдет...

Мазур лежал долго, но к нему никто так и не посмелприблизиться. Он видел, как Ольга собралась было попросить сокамерников опомощи, но остановил ее взглядом – чтобы не напоролась на замечание. Онаосталась лежать на животе, глядя на мужа с преувеличенно бодрым видом, однако вглазах стояли слезинки, скорее от бессильной злобы, чем от боли. ПонемногуМазур распутал руки сам – веревка оказалась самодельная, то ли конопляная, толи льняная, завязанная не особенно хитрыми узлами, – а уж развязать ноги ивовсе было проще простого.

– Больно? – прошептал он Ольге на ухо, погладив пощеке.

– Обидно, – откликнулась она.

Пока он отсутствовал, сигареты и зажигалка улетучились.Дедуктивных способностей Шерлока Холмса тут не требовалось – Мазур уткнулсяугрюмым взглядом в толстого дневального, и уже через минуту тот заерзал,занервничал, а через две осторожно приблизился и протянул издали захапанное.Мазур с Ольгой выкурили по сигаретке, отчего жизнь вновь несколько повеселела.

Но вскоре жить стало угрюмее. По Ольгиному ерзанью имногозначительным взглядам в сторону параши нетрудно было догадаться, в чемсложность. Ему и самому давно пора было переведаться с этим немудренымизобретением цивилизации – и, хочешь не хочешь, но придется идти на мелкиекомпромиссы...

– Придется, малыш, – прошептал он, пожавплечами. – Нигде не сказано, что правила нельзя выполнять с презрением...

Вздохнув, Ольга с самым каменным выражением лица обратиласьк толстому:

– Животное дневальный, разрешите посетить вашу парашу.

Тот недвусмысленно тянул время, наслаждаясь призраком куцейвластишки, и наконец с неподдельной важностью кивнул:

– Животное гостья, разрешаю посетить мою парашу.

Мазур, завидев, как Ольга мнется, сделал остальнымвыразительный жест, чтобы отвернулись. Немного погодя и сам, плюнув временно нагордую несгибаемость, запросил согласие на посещение. Жизнь научила его смирятьгордыню, и все же он с превеликим трудом вытолкнул из горла:

– Спасибо, госпожа параша, за ваши ценные услуги...

Тем и плохи компромиссы в подобной ситуации: делаешь шажокза шажком, уговаривая себя, что все это не более чем вынужденная игра, – исам не замечаешь, как переступаешь грань, за которой компромиссы превращаются впокорность...