Корабль-призрак - Фредерик Марриет

– Но в таком случае я буду вашей убийцей! – воскликнула девушка. – Нет, этого не будет! Поклянитесь, молодой человек, поклянитесь мне всем святым и всем, что есть чистого и непорочного на земле, что вы не обманываете меня.

– Клянусь тобой, самой прекраснейшей девушкой, которая мне теперь дороже всего на свете!

Окно в верхнем этаже закрылось, и за ним появился свет, а спустя немного отворилась тяжелая входная дверь. Прелестная дочь мингера Путса стояла со свечой в руке, краска то приливала к ее щекам, то отливала, оставляя их матово-бледными; она дышала тяжело от подавленного волнения, а левая рука ее была опущена, и в ней она держала заряженный пистолет, который она старалась спрятать в складках своего платья. Филипп заметил оружие в ее руке, но не подал виду, желая обнадежить ее.

– Если вы одумались, – сказал он, – и если вам кажется, что вы делаете плохо, впуская меня в дом, если в вас есть еще хоть сколько-нибудь подозрения по отношению ко мне, так ведь еще не поздно; никто не мешает вам сейчас захлопнуть дверь и не впускать меня! Видите, я еще не переступил порога вашего дома! Но ради вас самих, умоляю вас не делать этого; прежде чем взойдет луна, разбойники уже будут тут. Своею грудью я буду защищать вас до самой последней минуты, если только вы доверитесь мне. Да и кто, кроме самого отъявленного негодяя, мог бы сделать вам хоть малейшее зло?

Действительно, в эту минуту она была настолько прекрасна, что ею нельзя было не залюбоваться. Тонкие, словно точеные, черты ее то ярко освещались пламенем вспыхивавшей свечи, то оставались в тени, когда свеча грозила потухнуть, задуваемая ветром; строго пропорциональная фигура еще выигрывала от своеобразной грации ее необычайного наряда. Она стояла с непокрытой головой, и длинные густые косы ее свободно падали по плечам. Все в ней – и лицо, и наряд – сразу изобличало чужестранку, и всякий, знакомый с различными типами народов, не задумываясь, признал бы в ней девушку арабской крови.

Обращаясь к Филиппу, она смотрела ему прямо в глаза, как будто хотела проникнуть в самые сокровенные его мысли; но в глазах молодого человека было столько искренности и чистосердечия, а во всем его поведении столько благородства и прямоты, что она совершенно обнадежилась и после минутного колебания ответила с обычным спокойствием:

– Войдите, молодой человек, я чувствую, что могу довериться вам!

Филипп вошел, и они общими силами заперли и забаррикадировали дверь.

– Нам нельзя терять времени! – проговорил Филипп. – Надо озаботиться защитой! Но скажите мне ваше имя, чтобы я знал, как мне называть вас!

– Меня зовут Амина! – ответила молодая девушка, несколько отступая от него.

– Благодарю и за это доверие, а теперь сообщите мне, имеется у вас в доме какое-нибудь оружие и есть ли у вас заряды?

– Есть и то, и другое. Но я желала бы, чтобы мой отец вернулся.

– Я также этого желаю, – сказал Филипп, – искренно желаю, чтобы он вернулся раньше, чем явятся эти убийцы, но, конечно, не в то время, когда будет происходить нападение, ведь я уже говорил вам, что один заряд припасен специально для него, и если он попадет им в руки, то они его не пощадят или же потребуют в качестве выкупа все его золото и вас, Амина… Где же оружие?

– Следуйте за мной! – ответила Амина и поднялась во внутреннюю комнату верхнего этажа.

Это было святилище ее отца; вокруг всей комнаты тянулись полки, заставленные банками, склянками и коробочками с лекарствами; в одном углу стоял большой железный сундук, а над камином висело несколько ружей и три пистолета.

– Все они заряжены! – заметила Амина, указывая на оружие и кладя на стол пистолет, который был у нее в руке.

Филипп снял со стены оружие и внимательно осмотрел все курки, затем, взяв со стола пистолет, только что положенный Аминой, раскрыл его, и, убедившись, что и он был хорошо заряжен, молодой человек усмехнулся:

– И это предназначалось для меня, Амина?

– Нет, не для вас, – ответила девушка, – а для обманщика и негодяя, если бы ему удалось пробраться сюда!

– А теперь, барышня, я встану к тому окну, которое вы открывали, но только в комнате не должно быть света, а вы можете остаться здесь и запереться на ключ для большего вашего спокойствия и безопасности!

– Вы меня мало знаете, – вспыхнув, возразила Амина, – в этом отношении я не боязлива! Я должна и хочу остаться с вами, быть подле вас и заряжать оружие; я этому хорошо обучена, вы увидите!

– Нет, нет! – воскликнул Филипп. – Вы можете быть ранены, оставаясь в той же комнате.

– Знаю, но неужели вы думаете, что я могу сидеть без дела здесь, в четырех стенах, когда могу быть полезна и помогать человеку, который ради меня рискует жизнью? Я знаю свой долг, сударь, и исполню его!

– Вы не должны рисковать собою, Амина, – возразил Филипп, – моя рука будет неверна, если я буду знать, что вам грозит опасность. Но теперь надо отнести оружие в ту комнату: время подходит.

Молодые люди снесли оружие в смежную комнату и разложили его на столе у окна, после чего Амина ушла, унося с собой свечу.

Оставшись один, Филипп раскрыл окно и выглянул на улицу; там никого не было видно; он прислушался, но кругом было тихо; нигде ни звука. Луна начинала всходить из-за далекого холма, но свет ее застилали легкие облака. Филипп некоторое время прислушивался и, наконец, услышал внизу подавленный шепот. Он высунулся в окно и различил, хотя и с трудом, четыре темные фигуры разбойников, стоявших у самой двери дома. Он осторожно отошел от окна и прошел в соседнюю комнату, где находилась Амина, которую он застал за изготовлением зарядов.

– Амина, – проговорил он шепотом, – они здесь, у двери, совещаются. Вы теперь можете увидеть их, ничем не рискуя. Я им благодарен за то, что они убедят вас, говорил ли я вам правду!

Девушка молча прошла в соседнюю комнату и выглянула в окно, затем вернулась и, положив руку на плечо Филиппа, ласково сказала:

– Простите мне мои сомнения! Теперь я ничего не боюсь, как только того, что отец вернется слишком рано и они схватят его.

Филипп снова вышел из комнаты, желая произвести рекогносцировку. Разбойники все еще продолжали совещаться; дверь была настолько крепка, что даже общими усилиями они ничего не могли поделать с ней, и потому они решились прибегнуть к военной хитрости. Они стали стучаться, и так как никто не отзывался, то продолжали стучать все громче и громче, а когда и это ни к чему не привело, то снова стали совещаться, после чего приставили дуло карабина к замочной скважине и дали выстрел. Выстрелом сорвало замок, но железные болты, которыми запиралась дверь изнутри, и крепкие железные засовы вверху и внизу не давали отпереть дверь.

Хотя Филипп был бы вправе стрелять по ним, как только увидел их из окна, но известная щепетильность мешала ему лишить жизни человека без крайней необходимости. Поэтому он не стрелял в них до тех пор, пока они первые не открыли враждебных действий. Теперь же он поднял свой карабин на высоту головы одного из разбойников, приложившего глаз к дверному замку и осматривавшего действие, произведенное выстрелом. В этот момент Филипп спустил курок, и негодяй упал мертвым, точно пораженный громом; его товарищи откинулись назад, удивленные этим неожиданным оборотом дела. Но в следующий же момент кто-то выстрелил из пистолета в Филиппа, который, высунувшись из окна, откуда он стрелял, смотрел на результаты своего выстрела. К счастью, разбойник промахнулся, и, прежде чем молодой человек успел понять, в чем дело, он почувствовал, что кто-то оттащил его от окна в сторону, где он был защищен от пуль. Это была Амина, незаметно очутившаяся подле него.