Когда отдыхают ангелы - Марина Аромштам

У Дрэгона не было никаких желаний, кроме безграничной жажды власти. Лишь одно пристрастие преследовало его: он любил слушать детский плач. Быть может, этот плач странным образом напоминал ему первые часы жизни — когда сердце его еще было мягким и он думал найти свою маму.

Чужой плач стал для Дрэгона главной пищей естества, и он научился его множить.

Дрэгон заставил духов болота раскрыть свои магические тайны и обучить жабастых секретам магии и колдовства, чтобы превращать людей в страшилищ. Для этой цели годились не все люди, а только принцессы — причастные сказочной красоте, обожаемые детьми.

Принцесс сажали в клетки и поили специальными зельями. Через некоторое время они покрывались дикой черной шерстью, у них отрастали желтые зубы — такие длинные, что торчали изо рта, — и кривые когти, вонзающиеся в ладони. Принцессы превращались в чудовищ, послушных злой воле, и их посылали пугать маленьких детей — чтобы те плохо спали по ночам и плакали от страха».

Как плакал сам Дрэгон, когда был маленький: «Мама — фьють! Мама — фьють!»

«Но наши принцы, — в голосе Марсём зазвучали торжественные нотки, — не допустят этого. Они вступят с Дрэгоном в битву, сразятся с ним и победят. Они совершат подвиг подвигов!»

Марсём перевела дыхание и, придавая грядущим событиям несколько больше неопределенности, уточнила: «Постараются совершить».

Принцессы тоже отправятся в путешествие. Это очень опасно, но необходимо: они станут хранительницами жизней принцев.

Жизни принцев мы плели на уроках труда — цветные шнурки, шесть боевых и один неразменный. Почти как мойры, заметила Марсём.

Во времена древних греков мойры были богинями судьбы. Они сидели высоко на горе, суровые и беспристрастные, и пряли нити человеческих жизней. «Знаете, как выглядит пряденая жизнь?» — спросила Марсём.

В юности они с друзьями ходили в поход, в Карелию. Пришли в деревню и попросились на ночлег в один дом. Там жила бабушка. Парни из туристской группы накололи ей много дров, на всю зиму. За это бабушка истопила для них баню. А потом отвела Марсём в маленькую летнюю кухню. Там была дровяная плита. Бабушка взяла «разжошку» и затопила печку. Пока печка чадила, а вода закипала, Марсём расспрашивала бабушку про жизнь. Бабушка сказала, что прядет помаленьку. Раньше пряла много, а теперь помаленьку. Марсём попросила показать, как это — прясть? Бабушка вынесла деревянную прялку — совсем простую, ручную, вырезанную из цельного корня елки. Нацепила на гребень клок собачьей шерсти, послюнявила пальцы и стала вытягивать из шерсти маленькие пучочки, скручивая их в нитку. Бабушка была очень старая, и Марсём подумала: она похожа на мойру. А нитка состоит из крошечных узелков. Узелки — как события жизни, из которых складывается судьба.

Мы плели, почти как мойры. Только не беспристрастно. Мы должны были наделить узелки волшебной силой, вплести в нити свои надежды и заветные чаянья. Это совсем маленькое колдовство, говорила Марсём. Так поступали женщины во все времена, когда собирали мужчин в дальние странствия. И мы должны суметь.

Мне нравилось плести с умыслом. Косички получались красивыми, тугими и ровными. Марсём, проходя по рядам, даже остановилась, чтобы полюбоваться на них. Но, быть может, в них пробралось какое-то неправильное чаяние? То, что сыграло с их обладателем злую шутку? Как с верным и благородным рыцарем Тристаном, выпившим чужой любовный напиток. Как с верным и благородным рыцарем Ланцелотом, охранявшим молодую жену короля.

Если бы пришел некто и спросил, кому желаю я победы в бою с Дрэгоном, кому желаю совершить подвиг подвигов, я, конечно же, сказала бы: «Всем нашим принцам желаю я совершить подвиг! И для этого плету цветные шнурки жизни! И вкладываю в них свои чаянья и надежды». — «Нет, — возразил бы некто. — Ты должна назвать только одно имя!» Что бы я ответила?

Принцы сами выберут себе хранительниц, сказала Марсём. Это их привилегия, старый рыцарский закон: рыцарь выбирает даму, которой служит и которую защищает.

— Тебе хорошо! Ты Петькины жизни хранить будешь! — проворчала Наташка.

Она боялась, что ее не выберут. А я совсем не боялась. Я знала, как будет. Но и Наташка зря волновалась. У нас в классе мальчиков было меньше, чем девочек. А в защитниках, сказала Марсём, нуждаются все. И хранительницами тоже все хотят быть. Поэтому, кроме меня, Петя выбрал еще и Наташку. Сначала — меня, а потом — ее. Он не мог поступить иначе. Он всегда поступал правильно.

Дедушка возил меня в школу на машине. Как-то, проезжая мимо троллейбусной остановки, мы увидели Петю с Наташкой и Петину бабушку. Дедушка притормозил, открыл дверцу и пригласил их сесть в машину. С тех пор он все время так делал. А иногда — очень редко, когда дедушка уезжал в командировку, — нас в школу провожала Петина бабушка.

Петя был кругленький, пухлый и задумчивый. Никто не знал, о чем он думает: он мало говорил. Зато любил слушать — меня, Наташку, свою бабушку. Но меня — больше всего. Петина бабушка считала, я хорошо влияю на Петю. Она специально готовила пирожки и приглашала меня в гости. Обычно вместе со мной заявлялась Наташка. Это было почти неизбежно: Наташка жила в том же доме и считалась моей лучшей подругой. А пирожки ей нужны были гораздо больше, чем мне. Из-за развода Наташкина мама была «вся на нервах», и еда дома стала готовиться с перебоями.

Я приходила к Пете в гости (с Наташкой и без Наташки), ела пирожки, смотрела мультики и играла в Петины игрушки, но я не могу сказать, в чем именно заключалось мое благотворное влияние на Петю. Наверное, я просто боюсь сказать. До сих пор боюсь.

Очень скоро после того, как дедушка первый раз посадил в машину Петю с Наташкой и Петину бабушку, у Пети дома случилось несчастье. Его мама заболела. Она заболела не просто так, а будучи беременной. Врачи очень беспокоились не только за ее здоровье, но даже за жизнь. Петина мама должна была все время ходить в маске, и ей нельзя было общаться с теми, у кого насморк: даже самый маленький насморк мог запросто ее убить. А у Пети насморк был очень часто, и не маленький. И так получилось, что он стал опасен для своей мамы. Поэтому Петин папа увез маму жить куда-то за город и только иногда приезжал за сыном, чтобы отвезти повидаться с мамой, — когда у Пети не было насморка. Папа сказал, он заработает много денег, поедет за границу и достанет нужное лекарство — чтобы мама поправилась. Мама поправится — обязательно — и родит Пете сестричку. Но пока Петя должен терпеть и жить с бабушкой. Петя должен быть мужественным, не капризничать и хорошо учиться.

И Петя терпел и жил с бабушкой. А Петин папа очень много работал. Больше, чем по силам нормальному человеку. Потому что, объясняла Петина бабушка дедушке, лекарство для мамы стоило баснословных денег. Но они, конечно же, справятся. Потому что — слава Богу! — есть Марсём, и вот — Алиночка.