Клятва амазонки - Александра фон Лоренц

— Вон полуночная звезда, — показала Данута на небольшую звездочку, — она висит над страной холода и льда. В той стороне наш дом.

— Откуда ты знаешь? — не поверила Ми¬лана.

— Знаю, отец говорил. По этой звезде и в степи можно выйти и в море.

— А нас несет совсем в другую сторону…

— Никуда нас не несет. Ветра совсем нету.

— Течением несет, Данутушка, к басурманам.

— Хорошо хоть шторма нет, — задумчиво ответила девушка.

— Там огонек блеснул! — воскликнула Оляна, и все стали всматриваться в указанном ею на¬правлении. Долго-долго два десятка глаз напряженно вглядывались в даль. Но огонька никто не увидел.

— Померещилось тебе, — недовольно про¬шептала Милана.

— Нет, вон он, — сказала Данута, и все уви¬дели, что далеко-далеко мерцает одинокий огонек.

— Давайте и мы зажжем! — предложила Оляна.

— Не надо, еще неизвестно, кто это, — Ми¬лана погладила подругу по спине.

— А может, это на берегу, — разочарованно протянула девушка.

Ночь прошла спокойно. Многие даже заснули, только Данута и Милана напряженно всматривались в темноту. Когда стало светать, девушки увидели, что море стало почти как озеро. Лишь легкая рябь кое-где подергивала абсолютно зеркальную поверхность.

— Смотри! — Милана указала рукой подруге в сторону правого борта. Там широкая полоса ряби быстро передвигалась в сторону судна.

— Это ты смотри, — махнула в противопо¬ложную сторону Данута, — там отчетливо был виден обрывистый берег. Вскоре шквал налетел на судно. Резкий порыв ветра ударил в паруса с такой силой, что мачты за¬скрипели, и судно почти положило на борт. Спящие девушки покатились к противоположному планширю и, проснувшись от резкого толчка, быстро вскочили.

— Отвязывайте веревки! — закричала Ми¬лана, и все стали спешно разматывать подряд все узлы. Скоро паруса стали беспомощно трепыхаться на ветру, а судно понесло к берегу. Быстро разгулялась крутая волна, побежали сине-зеленые бугры и стали мерно ударять в борт, заставляя корабль наклоняться со страшным скрипом. Удары волн становились все сильнее и деревянный корпус содрогался, покрывае¬мый фонтанами брызг.

— Смотри, Милана, — Данута подвела под¬ругу к другому борту, — на фоне далекого берега были отчетливо видны несколько черных скал. Как острые клыки, торчали они из воды. На них и несло несчастный корабль.

Поединок

День выпал томительный, жаркий. Все живое замерло и притаилось. На молодом дубке, росшем не¬далеко от реки, сидела какая-то хищная птица, рас¬крыв рот — видимо, и ей было жарко. После еды все опять бросились в речку, чтобы искупаться.

На обед была приготовлена отменная похлебка из ко¬сули с пахучими степными травами. Мужчинам она так понравилось, что каждый попросил добавки. И все стали хвалить повариху. Готовила еду Милана, ама¬зонки лишь помогали. Не хотелось сидеть как камен¬ные бабы, да еще очень трудно было выдержать тяже¬лые похотливые взгляды викингов — хозяев амазо¬нок, не получивших своей законной доли любви. Хотя Милана приказала подругам подчиниться, чтобы попусту не злить норманнов, но Данута все еще не могла никак решиться. И не то чтобы она очень боя¬лась, просто все это безумно унижало девушку. После обеда Милана исчезла вместе с Торкелем, двоюрод¬ный брат хевдинга увел свою рабыню Оляну, Бьярни — светленькую Чарушу. Остались лишь Данута и ма¬лышка Верея. Но и та уже сидела на коленях у огром¬ного Гуннара, и тот таял от блаженства. Затем и они исчезли в палатке Гуннара.

Данута встала и побрела к речке. Уселась на камень и стала созерцать, как бежит вода — все было очень неприятно. Вдруг она ощутила, как чьи-то крепкие руки обхватили ее за талию. Она сразу дога¬далась, что за этим последует. Исгерд молча подхва¬тил ее на руки и понес в заросли кустарника, где на поляне было предусмотрительно расстелено одеяло. Данута была не хрупкой, а наоборот, весьма рослой девушкой, но ее хозяин, казалось не чувствовал ее веса. Он аккуратно опустил ее и прилег рядом.

Знойный воздух словно окаменел. Ни малей-шего ду¬новения ветра. Оба долго молчали. Викинг впервые в жизни не знал, как найти подход к женщине, а если точнее, то к этой загадочной сла-вянке. Не задирать же ей сразу же юбку, как обычно он поступал со своими любовницами, которые этого от него только и ждали. Эта же девушка явно не жаждала объятий красавца норвежца. Вообще-то Исгерд не был обижен внима¬нием девушек, скорее наоборот. Он считался одним из самых пригожих парней в Олесунфьорде и самым за¬видным женихом — все местные девушки мечтали, чтобы он выбрал их себе в жены. Удалось это самой настойчивой, рыжеволосой Гудрун. Исгерд, собст¬венно, и пошел в этот поход, чтобы последний раз поплавать свободно, без оглядки на семью. Он был старшим сыном в семье богатого землевладельца, и после этого похода отец, отойдя от дел, планировал передать ему свои права старшего в большой семье. Это на¬кладывало и обязательства — он не должен был жениться на бедной девушке, желательно, чтобы его невеста была из богатой и уважаемой семьи. Так оно и получилось. Нельзя сказать, чтобы Исгерд был сильно влюблен в Гудрун. Но относился он к своей невесте с симпатией и большим уважением. Вот и сейчас он вез ей много красивых нарядов и украше¬ний, потратив довольно много серебра на хоро¬шие подарки. Помолвка уже состоялась, и сразу же после приезда должна быть сыграна свадьба.

Но случайная встреча с прекрасной славянкой явно не вписывалась в спокойное течение жизни мо¬лодого викинга. Почему-то она зацепила его сердце, то ли своей безупречной красотой, то ли смелым и гордым нравом. И он хотел, чтобы прекрасная рабыня ответила ему взаимностью. Поэтому и решил погово¬рить с ней и выяснить ее настроение. Он был уверен, что его красивая внешность, мужество и положение хозяина, а также хорошее отношение и богатые по¬дарки обязательно помогут завоевать ее любовь. На крайний случай, влюбленность. Поэтому он решил спокойно поговорить с ней и объяснить преимущества хорошей жизни в его большом доме в Норвегии, пусть даже и свободы у нее не будет.

А Дануте было очень жарко. Истома чувство-ва¬лась во всем. Она задыхалась в своем темном платье, которое пришлось связать узлами, после того, как ви¬кинг его разорвал. Мелкие бисеринки пота выступили у нее на верхней губе. Она лежала, напряженно ожи¬дая дальнейших его действий. Но он почему-то не спешил. Она закрыла глаза, приняв безмятежный вид, хотя внутри ее все было натянуто как струна. И вдруг почувствовала, как он травинкой проводит по ее гу¬бам. Моментально распахнулись длинные темные ресницы, и серые прозрачные глаза встретились с ярко-синими. Он склонился и осторожно прикоснулся своими твердыми губами к ее пухлому маленькому рту. Его прикосновение было нежным, легким и не вызывало никаких опасений. Вслед за тем он сказал: — Я знаю твое имя, хо-тя ты и не поже¬лала его мне назвать. Ведь ты Данута? — не дождав¬шись от¬вета, продолжил, — ты почему-то на меня злишься, хотя я тебе спас жизнь! — он говорил мед¬ленно, с трудом подбирая слова, но понять его было вполне можно. И голос у красивого норманна был подстыть его внешности — низкий, с мягким теплым тем¬бром. — Ты спас мою жизнь исходя из своих жела¬ний, а не из-за того, чтобы бескорыстно сделать доб¬рое дело. Да и к тому же я тебя об этом не просила. Если бы не ты, я уже была бы на небе, и была бы сво¬бодной. Если ты хочешь, чтобы я испытывала к тебе благодарность, отпусти меня на свободу, чтобы я могла уехать до¬мой! — надменно ответила славянка. — Ты удивляешь меня! Я, что не мужчина, чтобы просто так отпустить такую красивую женщину. Да, ты права. Я не настолько бес¬корыстен, чтобы попросту освобо¬дить тебя. Но я и не зверь. Я предлагаю тебе выслу¬шать меня, и будет на¬много лучше для тебя, если ты согласишься на мое предложение. Я, в свою очередь, обещаю, что не про¬дам тебя в Бирке, а заберу в свой дом. Он находится далеко от¬сюда, в Норвегии. Моя семья весьма зажи¬точна, и вскоре я буду главным в нашем роде. И только я один буду твоим хозяином и никому не по¬зволю тебя оби¬деть. Обещаю надежный кров и хо¬рошую пищу; тебя не будут заставлять тя-жело рабо¬тать, лишь необреме¬нительные хлопоты по дому. В свою очередь, тебе нельзя будет изменять мне с дру¬гими мужчинами. Само самой разумеется, что детей, которых ты ро¬дишь, я признаю своими, и они не будут обижены.