Борьба: Пленники Тьмы - Владимир Андерсон

надо особо тщательно и умело, так чтобы не было проблесков, потому что, если они будут, глаза уже не закрыть.

Вопреки Империи, вопреки наставлениям своего прошлого Манхр наслаждался Земным Небом.

Оно же прекрасно!

Чум видел в нём вечность. Не ту, к которой стремились те, что сидят на всех оккупационных должностях и на его родной планет. Ту вечность, какую можно получить только добром, тяжёлым кропотливым добром.

Облака плыли вперёд. Вот оно, ключевое слово вперёд. Они могут двигаться в любом направлении, но всегда это будет именно вперёд. Это и есть вечность!

Такое громоздкое и всесильное оно может быть и спокойным и тревожным, и быстрым и медленным, и знойно сухим и беспечно дождливым, и это при всей его мощи — оно управляет собой, оно заставляет нас менять свои взгляды, одежду, настроение. Оно влияет на всех. На него не влияет никто.

«Оно влияет на всех. На него не влияет никто», — вслух сказал Манхр и подумал: «Это же надо всё-таки. Раньше я так думал о себе… Какая нелепость… Здесь всё вечно, а я песчинка. И сам себя остановить не могу».

Входная дверь распахнулась, и внутрь проникла рука, сжимающая пистолет ВИС-35. Она направилась на карака и несколько раз чётко сжалась и разжалась.

Раздались жадные звуки выстрела, забирающие жизнь чума. Руки убирались из помещения; ноги уже быстро бежали.

Падающий в последний раз Манахр не хватал воздух коррумпированными губами, не думал о деньгах, украденных им у всех, кроме себя, не мучился от того, что не смог их потратить, а просто жалел о том, что прожил настолько недостойную жизнь.

«Они выиграют… Они умирают за красоту» — прошептал умирающий чум и ушёл из жизни.

Сидящий в углу Пожарин забыл всё; в момент всё стало неизвестным. Он не видел стрелявшего, а первое, что будет требовать охрана — его лицо. Описать он не сможет. Не сможет и выдумать. Теперь он понял, почему маки оставили его в живых: за них то, что нужно, сделают его хозяева.

Стрелявшим был Владимир из отряда ликвидации маки, группы Богдана Хмельницкого. Он получил приказ и выполнил его, а сейчас исчезал обратно к свои.

У северо-восточного угла здания, в трёх сотнях метров от южного выхода, его ждал напарник Никита вместе с двумя лошадьми: с той стороны чумы, как специально, ничего не просматривали, поэтому и пройти незамеченным и уйти таким же маки удавалось уже много раз.

Владимир бежал, не останавливаясь и не оглядываясь, и уже отчётливо видел своего товарища, но он почему-то был повёрнут спиной. Напарник просто стоял и удерживал ни с ого, ни сего нервничающих лошадей.

Этот факт смутил повстанца, но было слишком поздно, он подошёл уже на двадцать метров и только тогда заметил, что его напарник Никита валяется у копыт без чувств, а человек, удерживающий лошадей заодно удерживает и М-16: у Никиты был ППШ-41.

Владимир оглянулся назад: там, метрах в двухстах, медленно, но целенаправленно бежали вперёд чумы.

Человек у лошадей развернулся и, указав дулом в грудь, заговорил: «Брось оружие. Нам нужен не ты, а твоя информация. Скажи, где сейчас саки, и присоединяйся к нам».

Владимир вгляделся в лицо предателю: треугольное, глаза голубые и слабые, кожа не то, чтобы жёлтая, а какая-то обтёртая до желтизны.

Мыслей было немного, а инстинкт и вовсе один — зубы ухватили щёку и укусили её.

«Как раз, когда надо, я забыл яд», — подумал повстанец и, приставив пистолет к голове, надавил на спусковой крючок — ВИС-35 не сдвинулся и с места; заклинило.

«Господи, это я что-то сделал не так, или ты решил меня испытать до самой последней сомневающейся мысли?» — тихо сказал Владимир, поняв, что сейчас ему умереть не суждено.

27 марта. Для кого-то это день труда: 381-ой соме пришла очередь вести погрузку. А для кого-то — день последних испытаний: свободный человек из отряда ликвидации маки должен был пройти ряд процедур перед смертью.

За такими вещами они далеко не ходят: утроили место для допросов прямо в кабинете у мёртвого карака, где уже также мёртв был и Пожарин (я уже говорил, что таких людей терпеть никто не может).

Владимира привязали на кресле руководителя спиной к окну и для удобств убрали впереди стоящий стол. Где-то справа поставили группу инструментов, где-то слева — набор съедобных предметов: спирт, апельсины и много соли.

Повстанец уже знал предназначение каждой вещи; единственное, что осталось сделать, так это подготовиться к противостоянию. Он чётко знал, что им нужно узнать — где сейчас находить их лидер Виктор Хмельницкий, потому что без него группировка развалиться, а остатки, если уж и выживут, будут представлять весьма незначительную силу.

Владимир закрыл глаза и задумался: «Хорошо говорил Александр Васильевич, что врать нельзя. Это же правда… А я всегда к этому добавлял, что у нас, славян, ничего нельзя, но, в принципе, всё можно… Мне надо их обмануть. И сделать это ловко… Так, для начала выберем место… Сейчас Виктор у Кривого Рога, а вернее в городке Зализничное. То есть там, где раньше это так называлось… Хорошо, направим их, скажем в Краснодон… Нет, слишком похоже, могу оговориться и сказать правильно. Нет, лучше Луганск. Да, точно, так, кажется, ребята недавно минировали. Пусть там его ищут на свою смерть… Так место я придумал, теперь осталось…»

Повстанец не успел додумать, как сзади стоявший чум сжал ему плечо до перелома: это был Рунхр, тот самый, что сделал это с Тихомировым.

«Нравится?» — спросил зверь и тут же, вырвав источающий кровью клочок плоти, насыпал внутрь соль.

Владимир поморщился и издал в сторону тяжёлый стон, одновременно вдавливаясь пальцами рук в кресло.

Такой реакции ожидали немногие, но задумываться над этим ни у кого желания не появилось.

Пока допрашивающие изучали его поведение, повстанец снова замыслил и сильнее предыдущего: «Главное. Главное убедить себя в этом. Виктор в Луганске. Виктор в Луганске. Луганск. Луганск. Луганск. Луганск. Луганск.»

Другой чум подошёл и с размаху треснул вольному человеку в челюсть. Перелом, страшный перелом. Пол-лица в момент стало чем-то иным, не жизненным.

Принхр, бывший главным у этих зверей, сквозь смех сумел выдавить несколько слов на своём ядовитом языке: «Ну, ты не торопись… Ему ещё говорить надо. А то пользы от него… Чанхр отойди».

Чанхр отошёл, подошёл Принхр. Он нагнулся к выталкивающему из себя кровяную жижу повстанцу и ехидно спросил: «Где Виктор Хмельницкий? Скажи. Скажи мне, где он?»

«Луганск. Луганск. Луганск», — повторял про себя Владимир, пытаясь забыть совершенно обо