Умница для авантюриста - Ева Ночь

— Гесс! Что вы творите! Здесь очень глубоко и слишком быстрое течение! — Рени разволновалась не на шутку, бегала по берегу, как пугливая джеленья[1]. Она забыла добавить «мистер», и мне это понравилось. В её устах часть моего родового имени звучала по-особенному.

Течение здесь действительно бурное. Но что для кровочмака холод, глубина и стремительный бег воды? Детские игрушки. Нужно лишь приспособиться. Я чувствовал себя прекрасно. Не знаю, почему захотелось пошутить? Этот ненормальный мир действовал на меня странно.

Я нырнул и погружался всё глубже и глубже. Ничего интересного на дне реки. Рыжеватая вода, тонкие водоросли местами ковром, проплешины песка, мягкий ил. Рыб, наверное, я распугал. А может, в этом месте их нет.

Я увлёкся, разглядывая чужую реку. Забылся. Очнулся, только почувствовав неладное. Ближе к берегу вода стала мутной и что-то подозрительно белое маячило впереди.

Ситуация, когда говорят, что сердце встало.

Шаракан. Эта ненормальная сиганула в реку вслед за мной.

Рени тонула. Ей хватило ума снять ботинки, но одежду — нет. Она ещё барахталась, но куда ей бороться со стремительным течением — оно побеждало.

Думать было некогда. В этом облике мне не хватало скорости. Кажется, она и так уже нахлебалась ледяной воды, поэтому низшая ипостась — то, что нужно.

Раз — и я превращаюсь в мелкое, уродливое лохматое создание. Два — оказываюсь рядом с девушкой. Три — выношу её на берег. Три мига — три секунды. Хорошо, что она ничего не видит: лишние вопросы сейчас ни к чему, потому что нельзя ни лгать, ни говорить правды.

Все эти смены ипостаси жрут много энергии, но как-то я не был готов начать своё пребывание в другом мире со смерти девушки.

Развожу ей в стороны руки, ритмично нажимаю ладонями на грудь. Вдыхаю воздух в рот. Замечательный способ коснуться её губ! Но в тот момент не до трепетных дум, тем более, я не её восторженный воздыхатель.

Ещё три энергичных нажатия — и фонтанчик воды вырывается наружу. Девушка кашляет. Открывает глаза.

— Вы голый, — какие ещё слова она могла сказать, вернувшись с полпути до Небесного Тракта?

Рени

Только полный кретин с ватой вместо мозгов мог, раздевшись догола, полезть в стремительные воды Мельты. Голый! Вот абсолютно! В чём мать родила! Вопиющее бескультурие! При девушке! Но какое тело, Господи, какое тело…

Кажется, я немного засмотрелась. Ну, так. Совсем чуть-чуть. Одним глазиком. Да какое там — во все глаза пялилась, рот раскрыв. Когда сообразила и зубами клацнула, прикусила язык. Видать, высунув, как собака, свесила до земли. И уши развесила, ослица ушастая! И пискнула, кажется, как та самая крыса, о которой мы вели высокоинтеллектуальные беседы недавно на лугу.

А ему хоть бы хны — шёл, поигрывая мускулами. Поджарый, тонкий в талии, с вот такенными плечами — здесь можно руки пошире расставить. Так мой батюшка делает, рассказывая, какую рыбу он упустил, когда раз в год выбирается на рыбалку.

Папа и рыбалка — это та ещё история, достойная отдельной главы. Скажу лишь, что это единственное его увлечение, кроме науки. Единственный отдых, который он признаёт. Но улова мы отродясь не видели. Для отца, наверное, важнее сам процесс, чем результат, но рассказывать о несовершённых подвигах — святое дело, поощряемое церковью и государством.

В общем, вернёмся к нашим баранам, хищникам то есть. Беспардонный мистер Гесс, не слушая мои вопли о ледяной воде и быстром течении, о коварстве Мельты именно в этом месте, вошёл в воду, как гладиатор на арену. Ни звука, ни крика, только рёв восторженной толпы за спиной. Мой придушенный писк то есть.

Плавал он отлично. А я бегала по берегу, как взволнованная дева, что ждёт в шторм, когда любимый рыбак в утлой лодчонке вернётся домой. Всё было отлично до того момента, как мужчина нырнул.

Я вдруг поняла, что сжатые в кулаки пальцы занемели. Не помню, кажется, я считала секунды, а может, — удары собственного сердца, что набирало ход, как паровоз.

Не знаю, на каком десятке сбилась. Вспоминать не стала — начала расшнуровывать ботинки. Не понять, что мною руководило: плаваю я так себе. И даже если бы родилась русалкой, вряд ли смогла бы найти и вытащить на берег бездыханное тело мистера Гесса. Но в такие мгновения логика вместе с мозгами отключаются, а из ушей наружу лезут сплошные эмоции.

Я девушка приличная, поэтому раздеваться не стала, что и стало, собственно, ошибкой. Одежда мешала плыть, брюки отяжелели и потянули вниз. Но кроме этих неприятностей были ещё два важнейших фактора, с которыми трудно спорить — течение и холодная вода.

Меня сносило в сторону. Я шла на дно, пытаясь барахтаться. Бесполезно — всё равно что выбраться из закрытого сундука. Хотя там шансов и преимуществ больше: есть воздух и возможность задействовать подручные средства.

Последнее, что помню — лохматый шар. Шерсть мягко колышется в воде — красиво. Наверное, точно так плавно и медленно шевелились мои волосы, обласканные Мельтой. А затем невероятно горячие ладони. Откуда? Додумать мысль уже было не суждено.

Очнулась на берегу. Небо голубое. И лицо Гесса. Хищное, с резкими чертами. Тёмные мокрые волосы торчат во все стороны, как шерсть у собаки. Прядь падает на глаза. На груди — капли воды.

На такой торс можно смотреть не отрываясь. Иногда так делает Монтифер, когда ныряет взглядом в вырез моего лифа. Делает он это не из-за моих прелестей, а из желания позлить, но пауза в долгом томном взоре достойна пера великих поэтов.

— Вы голый, — твёрдо говорю я, чтобы оторваться от созерцания его мышц. Это вместо извинений и благодарности. И тон обвинительно-суровый, как у постной матушки Агнессы — вечного кошмара всех учеников начальной школы при райнелютской церкви.

У него смягчаются черты — удивительное преображение. Мистер Тидэй становится почти милым. Тёмные глаза лучатся светом. Красивые губы приоткрываются, но вместо ответа летит в меня смех

— довольный и по-мужски глубокий.

Великолепные зубы, смею заметить, — так бы и любовалась, как делает это местный цирюльник — мистер Сойтер, когда любовно заглядывает в рот пациентам.

— Вы бесподобны, Рени! — искренне, но без восхищения. Весело скорее. Он забавляется. — Закройте глаза, пожалуйста, я оденусь.

Угу. Можно подумать, это возможно: течением нас отнесло достаточно далеко от того места, где он разбрасывал свои вещи. Не хотелось его огорчать, но он и так вскоре всё понял. Завораживающее зрелище — наблюдать, как он запускает длинные пальцы в шевелюру. Растерян, но сколько грации, какие движения, как играют мускулы под смуглой кожей!

— Я подожду вас здесь, — говорю, поднимаясь с мокрого песка, и отворачиваюсь. Сажусь спиной к реке. Обхватываю себя руками — мокрая одежда облепила тело, майский ветер холодный, хоть и солнце светит вовсю.

Волосы висят сосульками. В них — песок. Я, наверное, сейчас сама похожа на крысу — дрожащую и несчастную. Грандиозный апофеоз — финальная сцена моего дня рождения. Зрители бешено аплодируют стоя, отбивая ладони и срывая голос, скандируют «Браво!».