Бремя удачи - Оксана Демченко

Впрочем, что платки? Пустяк. Деталь. Сема во мне не сомневался. Я его изводила, я себя донимала, я на весь мир злилась, но Хромов мне и это прощал. Я расстраивалась – и волны темной удачи разрушали вокруг нас все, что подвержено влиянию случайностей. Только Семка явно не случайный в моей жизни человек. То, что нас связывает, не растрепалось, не обветшало и не рассыпалось в пыль. Не знаю, кто из фон Гессов – а я убеждена, это их проделки – умудрился присвоить мужу или жене птицы удачи титул высшего мага. Обманул все магическое сообщество, поиздевался над высокой наукой, дезинформировал тайную полицию. Никакая магия, кажется, не выдерживает моего сумасбродства. Это под силу только человеку – хорошему, настоящему – быть рядом, подставлять плечо, обеспечивать чистые платки и мягкую жилетку…

Тот, кто назвал Сему высшим магом и распространил массу домыслов по поводу его возможностей, старался не зря. Запутал он всех. И правильно сделал, и спасибо ему.

Птица удачи всемогуща в том, что касается случайностей, вариантов и выбора. Сильная птица, взрослая. Но боже мой, до какой степени даже такая она беззащитна!

Раньше я не понимала старой сказки о птице, запертой в далеком дворце южного правителя. О птице, которая способна исполнить любое желание и потому живет в отчаянии неволи, глубоко несчастная, внутренне разрушенная и приносящая просителям только горе.

Груз удачи, плотным незримым сиянием окружающей меня, я впервые взросло и трезво осознала в поезде, по дороге в столицу. Папа Карл прислал письмо и предупредил: меня официально признали птицей, мои фотографии – это неизбежно – появились в газетах. Все теперь думают, что встреча со мной решит любые их проблемы, причем без всяких усилий и затрат. Еще он писал, что птица удачи неуловима: взрослея, она обретает способность не только летать, то есть видеть вспышки и провалы большой удачи, единой для целых стран. Птица постепенно учится пребывать среди людей, сложив крылья и присутствуя, но оставаясь неузнанной. Это самое главное, чему я теперь должна научиться, чтобы просто выжить со своей удачей, которая неизбежно меньше неутолимой жажды тупой темной толпы.

Первым ловцом удачи был проводник. Пришел, принес чай, выждал момент – и деловито, сосредоточенно выдрал у меня из прически длинный волосок. На удачу. Чего уж там, повезло ему сразу… Я закричала с перепугу, чай разлился и ошпарил злодею руку, два стакана разбились, Семка прибежал с чемоданом и, не разбираясь, кулаком припечатал везение проводника. Хороший такой получился синяк, на редкость крупный и внушительный.

Вторым любителем бесплатного счастья стал начальник поезда. Он явился, едва сбежал ошпаренный удачей проводник: извинился по поводу происшествия, представил нам нового проводника, назначенного взамен прежнего, переведенного от меня подальше в другой вагон. Уже во время разговора начпоезда сообразил, кто я есть на самом деле. И вцепился удаче в хвост, то есть мне – в руку. Сын у него поступает в колледж, сестра болеет, по службе продвижения никакого, а жизнь дорожает, а…

Каким чудом наш поезд не сошел с рельсов, знает лишь Сема. Тряхнуло состав прилично. Но Хромов успел меня отвлечь и, бережно придерживая под руку, увел белого, как наволочка, бескостного и пухово обмякшего начпоезда. Семка надежно запер купе и долго не появлялся. Так долго, насколько было необходимо, чтобы ловец удачи снова начал разговаривать и понял доводы Хромова: я очень неопытная птица. Я пока что легко перевожу эмоциональные посылы в колебания поля удачи. То есть, проще говоря, мое присутствие в поезде делает прибытие в пункт назначения очень, очень большой удачей. Почти недостижимой, если меня еще раз вывести из равновесия.

К ночи вагон опустел. Не знаю, куда эвакуировали пассажиров, но я за них рада. Не пришлось людям слышать, как я кричу и жалею себя, как дохожу до позорнейшей показной истерики и даже неискренне угрожаю Хромову самоубиться и таким образом спасти от своей дурацкой удачи многострадальную родину. Не видели наши бывшие соседи, и как Семка меня воспитывает.

К утру я взяла себя в руки. Начпоезда тоже очнулся и из недр железнодорожной системы добыл проводника восьмидесяти девяти лет, полуслепого, глуховатого, не умеющего читать и не интересующегося в жизни ничем, кроме изготовления самокруток и вдумчивого их выкуривания. Между сеансами постановки в вагоне надежнейших слезоточивых дымовых завес этот дедок умудрялся готовить сносный омлет и заваривать крепчайший чай. Мы даже подружились. Это так замечательно, когда от тебя не ждут ничего особенного…

Третья напасть самоустранилась. Цыгане на станции во время пятиминутной стоянки обнаружили в поезде пустой вагон. Вскрыли дверь, ввалились пестрой гурьбой, заперли нашего проводника в его клетушке и приготовились обживаться табором в столь дивной и совсем бесплатной обстановке. Но тут в дверях злым роком возникла я, серьезная и недобрая. Старая гадалка, явно бывшая дорожница-самоучка, кое-что понимающая в удаче, подавилась предложением погадать и… И тихо, проникновенно попросила не рассказывать ей всю правду. Цыгане сгинули, напоследок одарив старого проводника махоркой и сочувствием: ему-то с нами ехать до столицы.

Я перешла к активным действиям, именно после того как осознала, что мною можно насмерть перепугать целый табор. То есть начала слушать Сему. Во всем слушать. И слушаться – тоже. Он мой высший маг. Высший просто потому, что я ему безгранично верю. И никогда не смогу пожелать дурного, а даже если пожелаю, оно Семку не затронет, потому что слова пусты. Силу имеют лишь движения души, и, увы для мира, моя душа пребывает в состоянии вулканического извержения. Я себя не понимаю, я себя боюсь. У моря, в уединении, полагала, что справилась с первым порывом полноценно раскрывшегося собственного дара. Но не учла чужих талантов доводить и донимать.

Семен взялся за восстановление порядка в моей душе с достойными высшего мага организованностью и убежденностью. Он напоил меня чаем и подробно втолковал: я, Береника фон Гесс, самый обычный паровой котел. Так проще, я ведь выросла на железной дороге, в котлах разбираюсь, спасибо деду Корнею.

Так вот, я – паровой котел. Нормальные люди – пассажиры поезда. Они перед котлом ни в чем не виноваты. Они могут пить, буянить и даже ехать «зайцами». Они вправе желать поскорее добраться до места. Они иногда не осознают роли котла в этом процессе или, наоборот, норовят оказать содействие кочегарам. Но все перечисленное меня не касается. Паровые котлы на людей не обижаются, у них совсем другое предназначение.

Я допила чай, закрыла глаза и представила себя котлом. Мне сперва понравилось. Обстоятельства, желания, варианты событий, рисунок природных зон, настроение удачи – все это топочный уголь. Я сгружаю в топку весь набор неупорядоченного и бессистемного – и произвожу из него полезную работу.

– Хромов, какое-то неженское получается сравнение, – насторожилась я.

– Вспомни Мари с ее суфражистками или ремпоезд и его ужасное равноправие в переноске шпал, – посоветовал Семен. – Реночка, у аттиков богиня победы – Ника. Женщина. Хотя война – самое неженское дело на свете. И самое неправильное… Может быть, они полагают, что женщина хотя бы способна на милосердие к поверженным врагам. А может, ее назначили богиней победы просто так, не спросясь, всего-то потому, что у нее дар. Как у тебя, Ника-Береника.