У черного дуба с красной листвой - Дмитрий Самохин

– А ты?

– А мне Рита чуть не устроила спекание мозгов. Подбрось да выбрось, я до сих пор чувствую ее силу внутри себя.

Я долил из кофейника в чашку горечи и приложился. Пару глубоких глотков. Наслаждение.

– Что нам с ней теперь делать? – спросил Красавчег.

– Пока не знаю, Ник. Любая сила это в первую очередь ответственность. Но Рита как Мотылек летает повсюду, совершенно бездумно. Она не знает ответственность, потому что не умеет контролировать свою силу. Если бы она научилась контролировать себя, ее можно было бы оставить жить среди жителей Большого Истока. А так… всем будет лучше, если она пока поспит в Доме Покоя. Может быть, мы придумаем способ контролировать ее силу и тогда разбудим ее.

– Мне это кажется жестоким, Крейн, – заметил Ник Красавчег.

– Подбрось и выбрось, у нас просто нет другого выхода, – выругался я, пыхтя любимой трубкой.

Уютный летний денек. Наконец-то долгожданное спокойствие. Надолго ли оно?

Над проспектом низко пролетел Злой и огласил окрестности диким зловещим хохотом.

Стало не по себе. Пробрало до косточек, так что захотелось выпить. Но сегодня нельзя, да к тому же рано еще для ежедневных возлияний. Вот вечером можно будет в «Зажигалку» заглянуть, да накатить по-маленькой, чтобы душа пела и смеялась. А то в последнее время в Большом Истоке тихо, как в могиле. Ни черта не происходит, даже Зеленый притих. Поговаривают, что пить забросил. Даже на свою любимую «Протоку № 3» больше не смотрит. Не иначе как осенняя хандра вступила ему в мозжечок. А тут еще и Ник Красавчег пропал. Наш шериф в последнее время зачастил к вдове Чернусь, которая, истосковавшись по сильному мужскому плечу, бросала в сторону Ника не двусмысленные взгляды. Вот он и осел у нее на квартире, лег, как говорится, на дно. Подбрось, да выбрось. А мне тут без него даже поговорить не с кем. Тоска зеленая.

Я дождался зеленого цвета светофора и перешел улицу. Навстречу мне двигался Дима Стекляшка – твердый и ни грамма не прозрачный. Стало быть трезвый, что с ним вообще-то редко случается. Есть у него такая особенность, как выпьет начинает терять свое тело. Постепенно становится прозрачным и превращается в полного невидимку. При этом невидимый, но продолжающий потреблять алкоголь Стекляшка зрелище не для слабонервных. Водка в пустоту льется, как в бездну. А уж когда с утра на Стекляшку похмелон нисходит, зрелище страшное и завораживающее. Он начинает мерцать. То исчезает, то проявляется из пустоты, при чем первым возникает лицо с гримасой отчаянья и вековых страданий. Довелось мне однажды видеть это воочию. Такое не забудешь.

Стекляшка к нам не сразу попал. Он первые двадцать пять лет от колыбели в рот ни капли спиртного не брал, а потом жена бросила, с работы выперли, вот и приложился. Тогда талант свой и открыл. Поговаривают, что его замели не потому что он свою непохожесть показывал, это как раз всем до одного места было, а вот полюбил он по-пьянке по чужим карманам наживу искать. То мелочишко какое прихватит (не жалко), то телефон чужой заграбастает (обидно, но терпимо), но однажды его бес попутал бумажник у большого человека умыкнуть. Тот обеспокоился, легавые завертелись, началось следствие. Тогда и всплыла инаковость Димы, и его под белы рученьки в Большой Исток и спровадили. Тут он запил не по-детски, а нам теперь мучайся.

– Приветствую, преподобного, как ваше самочувствие? Не изволите ли хворать? – учтиво поинтересовался Стекляшка, кланяясь.

Есть за ним такая особенность. Когда трезв до омерзения, становится язвительным и неприятным. Но деваться некуда. Улица узкая, сделать вид, что не заметил Диму не удастся.

– Спасибо. Все в порядке, – ответил я, намереваясь обойти его стороной.

– Мне надо посоветоваться с вами, преподобный. Есть одна проблема… не знаю, что и делать, – скорчил жалостливую физиономию Стекляшка.

– Приходи вечером, послушаю, что у тебя на душе наболело, – попытался я от него отделаться.

– Не могу я вечером. Совсем мне плохо. Может, и не доживу, не дотерплю, – сказал Стекляшка и всхлипнул.

Ну как тут не помочь. К тому же срочных дел в ближайшее время не наблюдалось. Можно и поговорить с человеком, зачем собрата мучить.

– Ладно. Уговорил. Пойдем, сядем куда-нибудь, да поболтаем, – предложил я.

Стекляшка тут же согласился и обрадовался, как ребенок, выпросивший нежданно дорогую игрушку у скупых родителей.

До ближайшего бара пара десятков шагов. Но показалось, что мы шли целую вечность. Дима еле ноги переставлял. Топлива ему для жизненного мотора явно не хватало. Я уже думал предложить ему долететь последние метры, да только побоялся говорить. Вдруг согласится, в воздух поднимется, да тут же об землю шмякнется. Сил ему не хватит. Что-то с мужиком творится нехорошее. Подбрось, да выбрось.

Бар «Зеленый фонарь» на углу 3-ей Морской и Песочного переулка пользовался дурной репутацией. По вечерам там любили собираться новички, которые только недавно появились на районе. Они всех боялись, поэтому старались держаться вместе. Пили много и вели себя довольно агрессивно. Они еще до конца не могли привыкнуть к тому, что Большой Исток теперь их дом, а окружающие их повсюду альтеры, которых в большом мире они привыкли ненавидеть, или по-крайней мере недолюбливать, добрые соседи. И от них никуда не деться, и их никуда не деть. Пройдет пара месяцев, а может и лет, новички пообвыкнутся, найдут себе работу и постепенно разбредутся по другим районам, а в «Зеленый фонарь» придут новые люди. Их будет не так много. За последние два года Большой Исток прирос всего на две улицы.

Но днем в «Зеленом фонаре» вполне спокойно. Можно и по душам поговорить и рюмочку пропустить, если уж очень захочется.

Стекляшка услужливо открыл передо мной двери, пропустил вперед себя. Из него мог бы выйти отличный швейцар, только у нас гостинец нету, да и рестораны, кабачки славятся своими вольностями.

Я вошел в уютное зеленое помещение, нашел глазами свободный столик в самом углу и направился к нему.

Наше появление не осталось незамеченным. Возле столика уже нарисовался невысокий пухлый мужчина в белом фартуке и черных брюках с довольной плотоядной улыбкой, выглядывающей из пышной бороды.

– Чего изволите, преподобный. Не часто вы нас балуете своим визитом.

– Так все некогда. Да и с вашими малышами встречаться особо не хочется. Нрава они у вас дикого. Подбрось, да выбрось.

– Что есть, то есть. Отрицать не буду. Вы покушать, или просто посидеть, чтобы не беспокоили?

– Правильно понимаешь, – оценил я.

– Тогда принесу пару кружек пива, – предложил хозяин.

А ведь я с ним знаком. Как же его зовут? Кажется, Леня Хвост. Причем Хвост это не прозвище, а фамилия. А может я что-то путаю.

Я обратил внимание, что при упоминании пива Стекляшка вздрогнул, словно его током дернуло. Если ему сейчас пива накатить, он же станет прозрачным, и как с ним разговаривать. Люди посторонние решат, что преподобный совсем остатки разума растерял, с пустотой задушевные беседы ведет.