Драма в кукольном доме - Валерия Вербинина

– Полагаете, роман Георгия Алексеевича тоже обречен?

– На этот вопрос вам может ответить только сам Георгий Алексеевич, – отозвался Петр Александрович рассудительно. – Кого бы он в итоге ни выбрал, внакладе он не останется. Наталья Дмитриевна окружила его уютом и родила ему детей, а Мария Максимовна, если правда то, что я о ней слышал, очень мила. Она моложе моего племянника, а значит, с ней у него будет иллюзия, что он сам помолодел. Но решится ли он поменять прочный налаженный быт на иллюзии – большой вопрос.

По семейным обстоятельствам Степан Тимофеевич Метелицын не смог приехать в субботу к Киреевым, и Георгий Алексеевич предложил перенести встречу на следующий день. Посыльный купца вскоре доставил ответ с его согласием, но еще до того Наталья Дмитриевна слегла, как она уверяла, с жестокой мигренью. Явился доктор по фамилии Гордеев, осмотрел больную, прописал какое-то лекарство и удалился, взяв за труды три рубля. Кукольный дом не то чтобы начал сыпаться на глазах, но между людьми, его населяющими, словно пробежали трещины отчуждения. Владимир сидел у изголовья матери, князь скрылся в библиотеке, где принялся за изучение свежих справочников, Георгий Алексеевич раскладывал пасьянс в гостиной, Алексей блуждал по дому, не находя себе места, а Амалия устроилась у себя в новой спальне, предпочтя компанию старого тома с выпусками журнала «Русский вестник». Глаза ее скользили по строкам:

«Даже и теперь, говорят, нет проезда, благодаря китайскому обычаю изрезывать поверхность земли рытвинами, которые носят название дорог».

Но как бы ни были увлекательны сведения, сообщаемые миссионером Васильевым, автором «Выписок из дневника, веденного в Пекине», баронесса Корф поймала себя на мысли, что не может на них сосредоточиться. Перевернув страницу, она прочитала: «Беда не в том, что будто средства государства истощены, а в том, что оно, действуя в известном кругу соображений, всегда уклоняясь от радикальных преобразований, из которых при его слабости может произойти еще более зла, не сделает ничего, несмотря на все умные меры: поговорят, поговорят да и отстанут, и все пойдет опять по-прежнему».

«Это он и в самом деле про Китай? – смутно подумала Амалия. – Любопытно… – Но Китай недолго занимал ее. – И почему князь решил, что жизнь меня щадила? Конечно, у меня не было мачехи, которая выживала бы меня из дому, но зато было многое другое… и наше разорение, и смерть отца, и… Пожалуй, я могла бы уехать отсюда хоть сейчас, – не слишком логично продолжала думать она, отворачиваясь от печальных воспоминаний, которые бередили душу. – На Сиверской меня ничто не держит. И что такого женщины находят в Георгии Алексеевиче? Ведь он уже не молод и не интересен даже, а с его привычками… – Амалия поморщилась. – Нет, я все же не уеду, по крайней мере пока, но вовсе не из-за господина Киреева, а из-за его дяди. Сидишь за столом, а рядом с тобой – человек, который знал Пушкина, и получается, что прошлое… что настоящая история тут, совсем близко, стоит только руку протянуть. И почему Петр Александрович не напишет мемуары? Ведь ему есть о чем рассказать – война с Наполеоном, пребывание при дворе, знакомство с писателями, без которых наша литература кажется невозможной…»

Она захлопнула том, который читала, и, чувствуя потребность в движении, прошлась по комнате.

«Если Наталья Дмитриевна не распорядилась насчет ужина, интересно, догадается ли распорядиться кто-нибудь другой?»

Амалии показалось, что она нашла отличный предлог для начала разговора.

«Потом можно будет спросить, почему князь интересуется редкими именами и фамилиями, что они значат для него…»

Она предполагала, что князь по-прежнему находится в библиотеке, но, спустившись вниз, услышала его скрипучий голос, доносящийся из гостиной. Собеседником Петра Александровича, судя по всему, был хозяин дома.

Собственно говоря, в планы Амалии вовсе не входило подслушивать, но ей показалось, что разговор имел к ней некоторое отношение, и она замерла на месте.

– …и имя это немецкое ей решительно не идет, – донесся до нее конец фразы князя.

– А по-моему, напротив, вполне ей подходит, – возразил Георгий Алексеевич. – Придает ей пикантности – хотя надо отдать госпоже баронессе должное, она и так яркая особа: блондинка, да еще с золотистыми глазами… Согласитесь, нечасто увидишь подобное.

– Я не могу понять выражения ее глаз, – признался князь после недолгого молчания. – Иногда она смотрит так, как должна смотреть молодая дама ее возраста и привычек, а иногда мне кажется, что она видела и пережила не по годам много. – Он вздохнул и, судя по легкому скрипу кресла, переместился на сиденье. – Значит, ее муж – сын belle Paulette?[5]

– Да. Вы его знаете, князь?

– Не имею этого удовольствия. Полагаю, впрочем, что он обыкновенный солдафон – у кого еще его супруга могла нахвататься глупостей о штурме тарелок?

Ну вот, только скажешь что-нибудь необдуманное – и далеко не глупый человек сделает из твоих слов такие выводы, что хоть святых вон выноси. Амалия всегда считала, что ее нелегко обидеть, но сейчас она все же обиделась.

– Нет, дядя, вы не правы, – возразил Георгий Алексеевич. – Поверьте мне, барон Корф – блестящий молодой человек, подающий большие надежды. В таком возрасте – и уже флигель-адъютант.

– Что ж, неудивительно с таким отцом – или отцами, которых ему приписывают, – желчно уронил князь.

– О, дядюшка, как можно прислушиваться к сплетням!

– Я хорошо помню его мать: весьма ловкая особа. Когда ее выдали за Корфа, при дворе гадали, то ли он просто дурак, то ли расчетливый мерзавец.

– Скорее первое, хотя генералом он все-таки стал.

– О да, Полина Сергеевна принесла звание ему в приданое. Но вот что меня удивляет: такая, как она, выбрала бы совсем другую невестку.

Скрипнули половицы, что-то звякнуло.

– Ах, черт побери! – вырвалось у рассерженного хозяина дома. – Там вода и тут вода.

– А должна быть водка?

– Представьте себе, дядюшка! Наливаю я себе давеча рюмочку…

– Да, я помню. У вас еще сделался такой изумленный вид…

– А все проделки Натальи Дмитриевны! – с раздражением воскликнул Георгий Алексеевич. – А потом удивляется, отчего я ищу утешения на стороне…

Он кашлянул, должно быть поняв, что перегнул палку, и поставил графин на место.

– Так что там с невесткой Полины Сергеевны? – спросил Киреев после небольшой паузы. – Полагаете, belle Paulette предпочла бы… особу менее яркую и бесхарактерную?

– Вы схватываете на лету, Георгий Алексеевич. А молодая баронесса совсем не такова.

– Насколько я знаю, мнения Полины Сергеевны никто не спрашивал, – заметил хозяин дома. – Сама она, конечно, не слишком довольна и, кажется, не очень жаждет видеться со своей невесткой. Во всяком случае, она просила мою жену задержать у себя баронессу хотя бы на два-три дня.