Уроки Джейн Остин. Как шесть романов научили меня дружить, любить и быть счастливым - Уильям Дерезевиц

Старшая дочь Чарлза, другого брата Остин, не удостоилась таких похвал; несколько лет спустя Джейн пишет: «Кокетка Кэсси обрадовалась мне не столь искренне, как ее сестры; иного, впрочем, я не ожидала – у нее нет склонности к нежным чувствам». «Природа не обделила ее талантами, а вот Воспитания (другими словами, работы родителей) не хватает». Тем не менее два года, проведенные на попечении Джейн, Кассандры и их матери, идут малышке Кэсси на пользу. «В душе ее, по всему вероятию, постепенно зарождается склонность к достойным поступкам», – пишет ее тетя; кроме того, девочка стала «истинной отрадой» для своего отца. Вскоре заботам Остин вверили новое поколение – детей ее племянницы Анны. «Нрав Джемаймы несносен и отвратителен, – сообщает Джейн в очередном письме. – Надеюсь, Анна своевременно распознает его недостатки и будет неусыпно следить за тем, чтобы Джемайма получила достойное воспитание».

Когда Остин писала о детях, она всегда уделяла особое внимание их характеру. Не красоте, не творческому потенциалу, не даже умственным способностям, а именно поведению, темпераменту и способности сострадать и чувствовать. Она наблюдала за тем, как растут ее племянники и племянницы, направляла их как могла, ведь она знала, как тяжело взрослеть. Остин понимала, что дети будут совершать ошибки, но твердо верила, что ошибки – не конец света.

Прочитав «Гордость и предубеждение», наконец-то осознал это и я. Поступая правильно, – учила меня Остин, – вы, возможно, заслужите похвалу, но ошибки дают вам нечто более ценное – помогают понять, кто вы на самом деле. Однако и это еще не все. Взрослеть было бы легче легкого, если бы от нас требовалось просто совершать ошибки. Я и так без конца ошибался. Более того, я вечно наступал на те же грабли, как и Элизабет.

Но благодаря Остин, я осознал, что ошибки – всего лишь первый шаг. Младшая сестра Элизабет, Лидия – шумная, сумасбродная и беспардонная, – вела себя непозволительно: зевала, не прикрывая рта, тратила деньги на безделушки, бесстыдно флиртовала с молодыми офицерами, и взросление ей определенно не грозило. Жизнь миссис Беннет – матери Элизабет – была сплошной чередой конфузов, заблуждений и просчетов, в число которых вошло воспитание дочерей и поиск для них мужей; но все это не мешало ей оставаться той же беспокойной, глупой и самовлюбленной дамой, какой она являлась всегда.

Даже если вам укажут на ваши ошибки, этого все равно недостаточно, – объясняет Остин. Наш мозг мгновенно находит оправдание нашим проступкам. Мы суетимся, как бобры, укрепляя плотину своего самомнения. Кто? Я? Да нет же, вы просто не так поняли. Я не это имел в виду. Разве это важно? Я же случайно. Я больше не буду. Клянусь, со мной такое впервые. Ошибка? Какая ошибка?

Как я узнал тем летом, героиням Остин снова и снова указывали на их промахи, только им это не помогало. Они упорно отказывались взрослеть до тех пор, пока не стрясется что-то по-настоящему серьезное. Зрелость приходила к ним через страдания, потери, боль и, прежде всего, через унижение. Они совершали какой-нибудь ужасный поступок – не просто глупый, а несправедливый и оскорбительный – и делали это на глазах у человека, чье мнение волновало их больше всего. Так, Эмма бессердечно обидела мисс Бейтс, а Лиззи бросила несправедливые обвинения в лицо мистеру Дарси. А потом появлялся некто и открывал им глаза на содеянное, вынуждая их признать свою неправоту.

Читать эти сцены было нелегко. Я мучился вместе с героинями Остин, переживал за них, ведь, попав в унизительное положение, они становились совершенно беспомощными. Реакция на происходящее была одна – слезы. Элизабет повезло больше других. Она узнала правду из письма, значит, у нее, по крайней мере, была возможность остаться наедине со своими чувствами. Но осознание всех своих ошибок, признание того, что она на самом деле их допустила, причинило ей не меньше страданий, чем остальным героиням. Она ошибалась насчет Джейн, ошибалась насчет своей семьи, ошибалась насчет всего. «…Сколь слепа… сколь пристрастна, предвзята, нелепа»[11] – это не просто трезвая оценка самой себя, это чувство стыда, которое жжет ее изнутри. «Как унижает меня это открытие! И как справедливо я унижена!» – говорит она самой себе. Именно тогда, именно в то мгновение Элизабет выносит себе окончательный приговор: «До сего мига я не постигала себя»[12].

В драме такие сцены называются узнаванием. Эдип обнаруживает, что совершил страшное убийство. Король Лир понимает, как несправедливо обошелся с младшей дочерью. К счастью, ошибки Элизабет не настолько ужасны и непоправимы. «Гордость и предубеждение» все же не трагедия, а комедия, как и все прочие истории о молодых людях, у которых, как правило, есть время, чтобы исправить свои промахи. Хотя в тот момент, когда Лиззи открылась суровая истина, роман действительно мог обернуться трагедией. Элизабет не просто поняла, что неправильно вела себя, она к тому же осознала, как дорого ей это обошлось. Огромное счастье было совсем близко, но, ослепленная гордостью и предубеждением, она сама его оттолкнула.

Уверен, никто из нас не желает для себя и тем более, для своих детей подобных прозрений. Но, – обнадеживает Остин, – если повезет, они вас не минуют. Мой отец был неправ; нельзя учиться на чужом опыте, извлечь урок можно только из собственных ошибок. Остин заставляла свою любимицу страдать, потому что знала: другого способа повзрослеть нет. Мало осознать свою неправоту, необходимо ее прочувствовать.

Тем летом и у меня появилась возможность в полной мере прочувствовать последствия своих ошибок. Дело в том, что мое сердце покорила не только Элизабет Беннет. Я сходил с ума по девушке, которую повстречал той весной. Мне исполнилось двадцать восемь, ей – двадцать один, если подумать – любимый возраст Джейн Остин. Девушка недавно закончила колледж; мои чувства к ней напоминали жгучую смесь страсти и заботы. Она была очаровательная, ласковая и умная, с задумчивой улыбкой, словно озаряющей ее изнутри, с тонким чувством юмора и звонким смехом. Наши отношения развивались стремительно и бурно. Я видел перед собой человека, способного стать для меня настоящим другом.

Моя жизнь в тот период была очень простой. Экзамены и она – вот все, что тогда меня волновало. Голова занята чтением сотен книг, сердце – пылкой любовью, и одно не отделялось от другого. Она стала моей музой, моим идеалом; ее лицо я видел на страницах книг, которые читал с утра до ночи. Только встречи с ней нарушали мое монашеское затворничество. Гуляя по городу, мы часами напролет обсуждали искусство, идеи, общих знакомых. Ходили по музеям и театрам, беспрестанно шутили, сравнивали впечатления, делились наблюдениями.

Но я вечно все портил. Каждый раз я умудрялся ляпнуть какую-нибудь обидную чушь, из меня лезли высокомерие, женоненавистничество и снобизм. «Обрати внимание, как Матисс играет с цветом» (ну прямо аудиогид какой-то), или «тебе все-таки следует читать больше Фрейда» (хотя она была начитанна куда больше, чем я), или «поймешь, когда доживешь до моих лет» (до моих лет! о да, мне ведь целых двадцать восемь!). Контролировать себя не получалось. Хотя чтение «Эммы» помогло мне осознать, что вокруг вообще-то живые люди, которых можно задеть или обидеть и я научился быть отзывчивее и добрее, все же я, как и Элизабет, по-прежнему мнил себя чертовски умным и был готов делиться мудростью с остальным человечеством. Я так сильно упивался чувством собственного превосходства, что просто не мог не демонстрировать его своей возлюбленной, при каждом удобном и неудобном случае. И всякий раз она отвечала мне взглядом, настороженным и бесстрашным одновременно, в котором ясно читалось, что она считает меня полным придурком. И мне тут же хотелось провалиться сквозь землю. Потому что я опять все испортил, потому что теперь-то она уж точно не захочет остаться со мной.