Тайна генерала Каппеля - Герман Романов

От судьбы не уйдешь!

Владивосток,

командир роты Военной

учебно-инструкторской школы

подполковник Хартлинг

В пустынном ночном коридоре штаба послышались уверенные шаги, и встрепенувшийся было подполковник Хартлинг унял колыхнувшуюся в душе тревогу. Так могут ходить только те, кто имеет на это право, а значит, собственное начальство.

Дверь снаружи отворили, и в комнату вошел полковник Рубец, хмурый, как всегда, с того самого дня, когда молодая супруга покинула его со своим новым избранником, устав от тягот и волнений военной службы мужа, на которой тот пропадал днями и ночами.

– Не спится, Карл Николаевич?

– Сомнения меня одолевают, Борис Иванович, – честно признался Хартлинг.

– Не случилось бы в ближайшие дни более серьезной вещи, чем тот злосчастный егерский мятеж, более похожий, как в дурном спектакле провинциального театра, на инсценировку.

– Меня тоже, – хмуро отозвался полковник, уселся на стул и взглядом попросил Хартлинга сделать то же самое. Подождав, пока его ротный командир пододвинет массивный стул к столу и усядется, полковник тихо заговорил, медленно роняя слова, словно пудовые камни:

– Начальник школы полковник Плешков уехал с утра в город и увез свою семью. Сегодня у меня были полковники Боровиков и Охлопков – они встревожены положением в городе и школе, указали на смятение умов и, наконец, на возможность скорого переворота. Уже настоящего, а не той оперетты, что случилась вчера.

Хартлинг насторожился – если два этих штаб-офицера пришли к его командиру, с которым у них отношения чисто официальные, даже натянутые, то, значит, сложившееся положение действительно, как говорят в русском народе, хуже губернаторского.

– Мы вместе поехали в город к начальнику школы – Михаил Михайлович уже собрался уезжать на КВЖД, в Харбин для доклада генералу Хорвату. Пустое, отговорка – это бегство, прикрытое красивыми словами! В штабе генерала Розанова смятение полное, уже начата погрузка на японский пароход. Идут разговоры о скором перевороте и подготовке к эвакуации. Мы заехали в Морское училище, там говорили с капитаном первого ранга Китицыным – его гардемарины уже грузят имущество на вспомогательный крейсер «Орел», готов к выходу в море и военный транспорт «Иртыш». Знаете, что интересно, – и в штабе Розанова, и моряки преднамеренно вводили нас в заблуждение, говорили, что в городе все в порядке, а все приготовления к эвакуации нам только кажутся, – полковник Рубец надолго задумался и тут, о чем-то вспомнив, заговорил, четко рубя слова:

– Да вот еще – полковник Плешков подписал приказ о моем назначении помощником, временно возложив на меня обязанности начальника школы на период его отсутствия. Вы назначены на мою должность – командиром 1-го батальона школы. Так что принимайте под свое начальство наших с вами юнкеров. Таких перестановок сейчас идет по гарнизону очень много – у наших деятелей военного ведомства отчего-то у всех сразу возникли самые срочные дела в Китае и Японии или срочно понадобились отпуска по семейным обстоятельствам.

В комнате воцарилась мертвая тишина, в голове Хартлинга крутилась одна мысль: «Крысы бегут с корабля». Он посмотрел прямо в глаза своего командира, в который раз поразился созвучию их мыслей и четко произнес, выделяя каждое слово:

– Нужно что-то делать, не мешкая ни минуты, Борис Иванович! Иначе нас здесь ждет скорый развал и, как следствие, переворот! А уж там скорый приход большевиков!

– Я рад, Карл Николаевич, что вы разделяете наши опасения и готовы действовать, – Рубец протянул ладонь, и офицеры обменялись крепким рукопожатием. Затем Борис Иванович заговорил прежним твердым и решительным голосом: – Мы поехали к коменданту гарнизона генерал-майору Вериго, недавно назначенному атаманом Семеновым. Я презираю этого выскочку, но помню о присяге и долге перед Отечеством. Говорю вам сразу – мы предложили ему произвести аресты всех тех чинов из штаба генерала Розанова, кто может нанести ущерб белой государственности своим бездействием, халатностью, трусостью или даже преступным умыслом. Включая самого командующего округом и краем!

– Я готов выполнить ваши приказания, господин полковник!

Хартлинг не колебался ни секунды. Если полковник Рубец, пропитанный воинской дисциплиной за многолетнюю службу в офицерских чинах, отмеченный множеством боевых орденов за четыре войны – начиная с китайского похода и маньчжурской кампании против Японии, имеющий на рукаве пять нашивок за ранения, предложил ему такое дело, то, значит, другого выхода действительно нет.

И тут часы начали звонко пробивать положенные двенадцать ударов, заканчивая очередной день. И очень символично прозвучали последние слова полковника Рубца.

– Завтра я со старшими офицерами отбываю в город, в штаб генерала Вериго – займемся подготовкой. Вы принимайте дела, с офицерами и юнкерами старайтесь не говорить по существу. Мы их ночью поднимем по тревоге, это дело привычное, и произведем переворот!

28 января 1920 года

Тулун,

адъютант главнокомандующего

армиями Восточного фронта

полковник Вырыпаев

– Хороший генерал, но не главком, нет, не главком, – полковник Вырыпаев сжал ладонями виски, в которых пульсировала боль. Душа стенала – ему было жаль до слез, что любимый им начальник и друг столь рано ушел из жизни. И думал он сейчас не столько о скончавшемся Каппеле, а о сменившем его Войцеховском.

Нет слов, Сергей Николаевич опытный военачальник, но, в отличие от Владимира Оскаровича, безусловным авторитетом у генералитета не пользовался. Можно было навскидку назвать не менее пяти известных имен, чье слово звучало в умах белых офицеров и солдат гораздо весомее. Он фигура, скорее, политическая, назначен Каппелем из-за его былых связей с руководством чехословацкого корпуса, в котором раньше командовал бригадой и заслуженно пользовался уважением легионеров.

От чехов сейчас зависело многое – они могли и помочь, и напакостить. Как и произошло в том же Нижнеудинске, где были оставлены большие армейские склады, уже занятые усиленными караулами интервентов, взявшими их под «свою охрану» ввиду присутствия в городе партизан. На просьбу дать белым войскам необходимое чехи ответили категорическим отказом, положившись на силу. Вот только они не учли одного – отчаявшиеся солдаты не желали быть просителями, вымаливающими подаяние, а смерть и так дышала им в лицо. Общее мнение выразил один офицер, подойдя к чехам вплотную. Он говорил громко, и Вырыпаев запомнил его речь почти дословно.

«Вы помните меня еще с лета восемнадцатого года, когда мы вместе разгоняли красных на Кругобайкальской железной дороге. Теперь вы с удобствами едете в поездах и всем хорошо снабжены; мы идем по дорогам, мерзнем и голодаем. Вы откроете нам наши склады, или мы разрушим все мосты по железной дороге, и вам придется идти также пешком».