Моя свекровь и другие животные - Карина Демина

Гонорар.

Инкубатор. Три места. Определенно. И если все детеныши окажутся удачными, то одного можно будет продать, частично возместив убытки.

– Там, – она указала на дверь, за которой располагалось спальное отделение ее норы. – На полочке. Чучела котят.

Она поднялась.

И это плавное движение, расслабленное, свидетельствующее, что здесь и сейчас самочка чувствует себя в безопасности, всколыхнуло древние инстинкты. Берко с трудом подавил желание немедля метнуться за нею.

Сзади.

Подсечь хвостом слабые ноги, а когда жертва упадет, прыгнуть на спину, выпуская когти в податливую плоть. И затем одним движением челюстей прервать мучения.

Он затряс головой.

Определенно, пора было начинать очередной курс релаксантов и психокорректоров. И упражнения он зря забросил.

Все проблемы.

И тревоги.

Ситуация, в которой он оказался…

Рептилоид смотрел на меня… вот примерно так я смотрю на отбивную, пожалуй. От этого становилось слегка не по себе.

Нет, не будет же он меня есть!

Он – интеллигентное существо, со званием, при должности, кто бы позволил работать психологу, имей он обыкновение отгрызать кусок-другой от пациента? Нет уж, он должен получать удовольствие, выковыривая оным пациентам мозг.

– Вот, – я указала на полочку со скорбными мертвыми котятами. – Можно это убрать?

Надеюсь, что можно, поскольку перспектива сна на полу меня не прельщала.

– Нам казалось, что при виде этих домашних животных жители вашего мира испытывают положительные эмоции.

– Испытывают, – согласилась я. – Но когда животные живые!

– Что вы, – рептилоид сложил лапки на груди. – Изъятие из биоценоза живого животного может нанести ему существенный вред.

– Кому?

– Биоценозу.

И центральная пара карих глаз затянулась пленочкой третьего века.

– А…

То есть изъятие мертвых животных биоценозу не вредит? И мне интересно, они естественной смерти дожидались или же поспособствовали? И вообще, как вышло, что меня изъять можно, а котят… хотя, наверное, стоило порадоваться.

Я живо представила чучело себя на подставочке.

И жениха, взирающего на оное чучело с умилением… нет уж, лучше я буду противозаконно изъятым живым животным, чем…

– И Управление по контролю за вывозом редких животных крайне негативно относится к подобной практике…

– Ну, если Управление… а это…

– Муляжи, – просветил меня рептилоид, и вторая пара глаз исчезла за плотными веками. А окрас изменился, появились в нем лиловые полосы и нежно-голубые пятна.

Хотелось бы взглянуть на мир, породивший этакого… хищника. Почему-то хищником ксенопсихолог не воспринимался. Нет, я отдавала себе отчет, что зубы у него остры и когти тоже выглядят отнюдь не жертвой безумного маникюра, но все равно.

Хищник и розовый окрас?

Лиловые горошки?

Балахон этот с бантиком?

Глаза карие, с поволокой… нет, карие глаза для хищника – это же почти неприлично! А что взгляд… может, я ему сестру напоминаю.

Или тетушку.

И в конце концов, вряд ли мое подсознание, создавшее весь это растреклятый антураж, желает мне навредить. Я, может, и не психолог – два курса и факультатив, – но искренне верю в собственную адекватность.

– Муляжи, – повторила я с нервической улыбкой.

И рептилоид кивнул.

Его кивок больше походил на поклон, и сцепленные замком пальцы сходство усиливали.

– Замечательно… просто замечательно…

– Установка в жилых отсеках чучел существ, даже неразумных, – уточнил ксенопсихолог, – требует отдельного согласования с Управлением по социальным девиациям.

– У вас и такое есть? – я восхитилась мощью своей фантазии. А мой собеседник лишь руками развел.

– Если бы вы состояли на учете, – пояснил он, – и если бы ваш консультант-адаптолог выдал справку, что для обеспечения вашего внутреннего покоя и дальнейшей социализации вам требуется чучело…

– Не требуется.

– …Ваше заявление всенепременно рассмотрели бы.

По тарелке растекалось нечто.

Розовое и воздушное.

Пахнущее духами, тот самый полузабытый мною аромат «Красной Москвы», который ассоциировался с бабушкой, но никак не с обедом.

– Вам не нравится? – заботливо осведомился ксенопсихолог, и зоб на его горле надулся.

– Я к такому не привыкла. Что это?

– Ишасский пудинг…

– Пудинг – это Агния… – пробормотала я и, решившись, ткнула-таки в него вилкой.

Пудинг задрожал, но не сдался.

– Агния – это пудинг… мы теперь знакомы…

– Это обычай вашего мира – разговаривать с едой? – уточнил ксенопсихолог. Он жевал что-то темное, с виду донельзя напоминающее жареных кузнечиков. И так смачно.

С хрустом.

У меня даже появилось желание стянуть одного-другого кузнечика, все лучше, чем воздушное, но непробиваемое нечто.

– Нет. Это… а нормальная еда у вас есть? – когда пудинг очередной раз продавился вилкой, но не зацепился за нее, я сдалась.

– Согласно требованиям Ассоциации пассажиров, на любом корабле класса Б имеется еда, способная удовлетворить запросам ста двадцати семи рас.

– Чудесно…

– Гоминиды любят пудинг.

– Я исключение.

Разозлившись, я воткнула вилку в центр розового облачка. И оно лопнуло, обрызгав меня слизью.

– Вот видите, вы справляетесь, нужно лишь привыкнуть, – рептилоид забросил в пасть очередного кузнечика и захрустел. – Не нужно перестраивать себя под требования вашего партнера. Это повлечет возникновение глубокого внутреннего конфликта.

Чудесно.

Запах духов стал четче. Мерзее.

А я слизнула розовую каплю с запястья. Если не поем, так хоть узнаю, какова на вкус инопланетная еда.

Сладкая.

А еще вязкая, что клей. Зубы моментально слиплись.

– …Его развитие не будет способствовать скреплению вашего брака.

– Мгы…

– И моя цель – донести до вашего понимания вашу самоценность…

– Мнгу…

Свою самоценность я ощущала в полном, так сказать, объеме, более того, если верить дорогой своей бабушке, то ощущала ее даже как-то слишком.

Так сказать, с перебором.