Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По - Гарольд Шехтер

Откинувшись на спинку кресла, король зрелищ присосался к сигаре.

— Я вот что скажу тебе, По, малыш мой, может, ты и удивишься. Я не слишком обижаюсь на эту мразь. Ведь не станешь же ты бранить свинью за привычку валяться в грязи. Или крысу за то, что она питается отбросами в канализации. Они действуют согласно дарованной им Господом природе. А вот мерзавец Беннет действительно заслуживает обвинения и осуждения. Вот кто настоящий зачинщик этого безобразия! Он разжигает страсти своей беспочвенной клеветой. И вполне способен довести дело до кровавого финала. Поверь мне, я такое видывал. Разозленная нечисть, вылезающая из трущоб, как крысы из подвалов… Это похоже на нашествие варваров на Рим. И больших усилий не требуется, особенно в такую адскую погоду, когда все взвинчены до точки кипения. Эта скотина Беннет с огнем играет.

— Но зачем? Каковы его движущие мотивы?

— Ох, дружище, ты меня удивляешь. Ты ведь блестящий аналитик, у тебя такой тонкий ум — и такая наивность. Ответ на поверхности… как мой нос, виден ясно. Зависть, малыш мой. Просто-напросто зависть. Его язвит мой успех. Жжет, покою не дает. Он, возможно, ночей не спит, придумывая, как мне нагадить. Это ж надо — обвинить моего Медвежьего Волка в таких гнусностях! Убийство и скальпирование девочек! Такой гнусной чуши я еще не слыхивал. А поверь, я много чего в своей жизни слыхал.

Цвет лица Барнума в этот момент заставил меня приподняться в кресле. Я испугался, как бы его не хватил апоплексический удар.

— Верно-верно, — поспешно вставил я. — Из всего, что я прочитал в газетах, видно, что меньше всего вероятность того, что это преступление совершил индеец племени кроу, следовательно, и не Медвежий Волк.

— Точно, друг мой, совершенно точно. Не скажу, что старик Волк ангел. Куда там! Весь в крови, столько намахал своим томагавком; да и скальп, с которым он пляшет, не игрушечный, его собственной выделки… Так это ж когда было! Бог меня благослови, он ведь куда как старше меня. Ему же за шестьдесят! Со скрипом ноги поднимает, когда пляшет, ревматизм мучает. А уж лентяй!.. Сидел бы целыми днями за бифштексом да за картами с Джоном Хансоном Крэгом, моим Толстяком из Каролины.

— Какие можно принять контрмеры в ответ на действия Беннета?

— Что ж, подобное подобным… Применить его собственное оружие. Ежедневную прессу. Вот, глянь, дружок.

Барнум вытянул средний ящик письменного стола и вынул из него лист бумаги, который передал мне.

— Сегодня утром сочинил, — не без гордости пояснил Барнум, когда я принял исписанный листок.

На листке была набросана явная рекламная заметка в виде газетной статьи. Самореклама мистера Барнума. Заголовок выделен заглавными буквами: БАРНУМ — ОБЛАДАТЕЛЬ ПРИЗА «БЛАГОДЕТЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА»! АМЕРИКАНСКИЙ МУЗЕЙ — САМОЕ ПОЛЕЗНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ТАКОГО РОДА ВО ВСЕМ ХРИСТИАНСКОМ МИРЕ!

Из текста следовало, что Барнум недавно определен как «Человек Года» представительным форумом ведущих деятелей церкви и образования Соединенных Штатов. Ему присуждена золотая медаль («из чистого золота» — гласил текст) за «неустанные усилия по защите идеалов нравственной чистоты и моральных устоев» общества. Текст статьи сопровождался подборкой высказываний, типичным образчиком которой могло служить суждение некоего «преподобного Мики Биллингворта», который якобы изрек: «Если не считать самой христианской церкви, то невозможно найти столь полезное и воодушевляющее заведение, как Американский музей. Каждому мужчине, каждой женщине, каждому ребенку нашей страны кроме еженедельного посещения храма Господня следует наведываться и в музей мистера Барнума».

— Примите мои поздравления, сэр, — сказал я, прочитав статью. — Я, правда, к стыду своему, не слышал о таком комитете… э-э… «по поощрению нравственности в общественных развлечениях».

— Неудивительно, неудивительно, — утешил меня мистер Барнум, придавив пенек докуренной сигары ко дну пепельницы. — Нет такого комитета на свете. Его нет в буквальном смысле. Но по сути-то здесь все верно. Смысл важнее буквы! Кто оспорит факт, что мой музей — лучшее семейное развлечение? И большинство этих высказываний подлинные. Ну, может быть, и не совсем большинство. Но есть и стопроцентно подлинные.

За долгие годы знакомства с Барнумом я слишком привык к его способам ведения дела, чтобы выказывать какие-либо признаки возмущения, негодования, неприятия иного рода. Положив бумагу на стол, я просто спросил:

— И куда направится эта статья?

— На первую полосу завтрашней «Миррор». Генри Моррис мой добрый друг. Кроме того, он Беннета ненавидит не меньше, чем я.

— Интересно, я ведь тоже собираюсь заглянуть к Моррису. У меня для него рукопись.

— Правда? — обрадовался Барнум. — Сделай одолжение… — он схватил еще один листок, набросал на нем записку, сложил и сунул в конверт вместе с рукописью статьи, — …отдай это Моррису. На курьере сэкономлю.

— С удовольствием, — пообещал я, засовывая конверт в карман, к лежавшей там рукописи. — Наверное, мне пора откланяться.

— Так скоро? Я еще не успел спросить тебя о твоих милых дамах.

— Они обе в добром здравии, — заверил я. — Хотя хрупкое здоровье Вирджинии внушает опасения. Обе они с восторгом восприняли ваш щедрый подарок — как и я сам. Прекрасные, редкие лакомства из далекой Европы. Примите нашу искреннюю благодарность…

— Не стоит благодарности, — отмахнулся Барнум. — И мои наилучшие пожелания обеим. Они желанные гости моего музея в любой день, включая выходные и праздники.

— Непременно, — ответил я, поднимаясь. — Что ж, всего доброго. Мне уже и в свою редакцию пора, а еще к Моррису в «Дейли миррор»…

— Все, все, не задерживаю, — Барнум тоже вскочил, как будто подброшенный пружиной, и широким шагом вышел из-за стола. — Я ведь тоже не бездельник. Сейчас прежде всего найду Освальда и попрошу его сочинить новый плакат, взамен трагически погибшего.

Я уже направился к выходу, но, услышав эту фразу, задержался.

— Вряд ли следует сейчас, с учетом взрывоопасной ситуации, восстанавливать утраченный плакат на прежнем месте. Негодяи воспримут это как неприкрытый вызов.

— Ты прав, мой мальчик, не стоит раздувать пламя. Но и пустовать такое место не должно ни в коем случае. Зияющая дыра — это раз. Рекламное пространство — это второе и главное. Вывешу-ка я там рекламу, скажем, живой анаконды… Или дрессированных цыплят матушки Кэри. Нет, вот! Он мне там намалюет мсье Вокса! Точно, знаменитый мсье Вокс![4]

— К сожалению, впервые слышу.

— Ну, у меня он новичок. Но уже прославился, удивительно, что ты о нем не знаешь. Известен во всем цивилизованном мире! Чемпион среди чревовещателей! Чудо света! Это тебе не какая-нибудь там хохмочка вроде парня с парой куколок. То есть куклы тоже имеются, не спорю… Для невзыскательной публики. Но это лишь часть его программы. Он разыгрывает целые сцены из классики, используя манекены героев, изготовленные лучшими мастерами. Разумеется, говорит за всех героев. Послушал бы ты сцену смерти Дездемоны в его исполнении! Бог ты мой, да аудитория ревмя ревет всякий раз!