Страшная сказка - Елена Арсеньева

Оказалось, что в Северо-Луцке имя АлимаАбдрашитова было не просто известным, а очень известным. Бывший Валентинин муж,у которого не хватало денег на алименты, владел двумя ночными клубами и казинопри них. Загородный дом у него был такой, что челюсть отвисала при виде этойкрасоты и бьющей в глаза роскоши, автомобили он менял как перчатки, количествабанков, где он держал свои денежки, не знал точно никто, сам мэр первымздоровался с Алимом и считал за честь видеть его на своих «мальчишниках»,которые потом плавно перетекли в чинные семейные праздники. Кстати, именноиз-за Алима. Вернее, из-за его любовницы, которая чисто мужскоевремяпрепровождение считала верхом неприличия, особенно в наше время, иназывала мэра дураком, если он не понимает значения внешней респектабельностидля политического деятеля. А уж после того, как Алим решил на ближайших выборахбаллотироваться в Госдуму…

– Погоди, Васька! – взмолилась тутВалентина. – Погоди, не все сразу. Кто решил баллотироваться в Госдуму?

– Алим, кто ж еще! – хмыкнулВаська. – А что такого? Нынче там кого только нету, самый сброд могутвыбрать. Чем Алимка хуже? И кореша есть полезные. У него в баньке сам Чужаниниз СПС парился с этим вашим, как его там, поволжским представителем… короче, сКиндер-сюрпризом. Как приедут в Северо-Луцк, так прямиком по банькам. Ну а там,сама понимаешь… – Он значительно прищурился. – Когда у человека два ночныхклуба, причем один – для «голубых», тут на все вкусы найдется товарец длявысоких гостей. Друзей и подружек для них сама Надька отбирала. У нееглаз-алмаз, у Надьки-то, там такие телки и телята являлись, что у высокихгостей слюни висели до самых гениталий.

Валентина исподлобья зыркнула насловоохотливого рассказчика. На самом деле не про Госдуму ей хотелось спроситьпервым делом, нет, не про Госдуму! Понятно, что не мог Алим столько лет прожитьодин, а все же упало сердце при этом небрежно упомянутом имени – Надька, приэтих словах: «Его любовница…»

– Надька – это, что ли… ну…

Она не договорила, еще на что-то рассчитывая,на какую-то ошибку, будто на помилование, но Васька угрюмо кивнул:

– Блядь Алимова. – Он помолчал, словнопоперхнулся, потом выдавил несколько самых грязных ругательств, из разряда тех,от которых уши вянут, и Валентина поразилась выражению ненависти, вдругисказившему, обострившему, иссушившему мягкие, как бы смазанные чертыВаськиного добродушного лица. – Надька… Из-за нее я и вернулся. Остался набобах и вернулся. А от Алимки у меня один только пояс для тяжелоатлетов напамять сохранился – из воловьей кожи, широкий такой пояс. С пряжками. Баксовдвести стоит. Алимка его где-то раздобыл, когда брюхо из него поперло. А нынчеже толстым быть непрестижно, вот он и утягивался. Ну, я и позычил поясок, когдас Надькой расплевался.

Вот те на! Валентина-то с Томкой думали:затосковал мужик по дому, вот и вернулся. А он, оказывается…

По счастью, Томка в эту пору отлучилась накухню и не слышала рокового признания, а Валентина была уже слишком ошеломленавероломством собственного мужа, чтобы достойным образом отреагировать навероломство чужого.

Васька, впрочем, тотчас сообразил, чтосморозил несусветное, и прикусил язык. Однако видно было, что его так ираспирает, что ему хочется поговорить, что разговоры о Надьке хоть и причиняютему мучительную боль, а все же кто из нас может удержаться от того, чтобыбеспрестанно не трогать языком ноющий зуб? Так и Васька не смог удержаться,чтобы не вернуться в разговоре к Надьке. К Надежде Гуляевой.

…Никто не знал, как она появилась в жизниАлима. Поговаривали, начинала стриптизершей, а может, девочкой по вызову,причем даже не эскорт-леди, а обреталась некогда на самых низших ступеняхпроституточной социальной лестницы. А впрочем, никто не мог утверждатьдоподлинно, откуда взялась Надька. Когда Васька приехал в Северо-Луцк, онавовсю жила с Алимом. Алим уже имел оба своих клуба, ему был нужен верныйчеловек для пригляду за делом, вот он и вызвал тайком старинного приятеля,пообещав Ваське, что тот станет его правой рукой. Однако ни правой, ни дажелевой руки из Васьки не получилось, потому что оба эти места были прочно занятыНадькой. Она полновластно царила в доме Алима, в его душе и сердце,снисходительно оставляя там всего два свободных закуточка: для дела и дляогромного пса – немецкой овчарки, натурального волкодава по кличке ВеселыйРоджер. Роджера Алим любил как родного сына – нет, куда больше! Во всякомслучае, за последние два года Васька ни разу не слышал, как Алим вспоминает освоих мальчишках, но он не ленился даже в самую запарку рабочего дня съездитьна рынок и выбрать лучшие, свежайшие, нежно-красные легкие для Роджера, которыйвообще обожал всякую требуху, а телячьи легкие – особенно.

Слушая это повествование, Валентина так и непоняла, к кому Васька ревновал друга и босса больше: к любовнице или собаке,из-за кого больше бесился. И, между прочим, бесился не зря, потому что на имяНадьки Алим перевел всю свою собственность и вклады в банках, оставив в своемвладении только трехкомнатную квартиру. Случилось это за три месяца до егосмерти. А причиной этой смерти стал Веселый Роджер.

Тут вернулась из кухни Томка и бухнула посредистола громадную сковороду со шкворчащей, с пылу с жару, обалденно пахнущейпеченкой-пятиминуткой.

Васька наколол на вилку один кусочек, поднесего к носу и блаженно зажмурился:

– Сто лет ничего такого не ел! Роджер – он какзачует печень, горло перегрызет, но отберет кусок. Жареную весьма жаловал,особливо в сметане. А паштет печеночный мог килограммами жрать. У нас там намясокомбинате колбасу ливерную печеночную делали, так я тебе скажу… Ее к нампрямо из цеха ящиками для этого сукина сына возили.

Валентина дрожащей рукой налила себе водки ивыпила одним глотком. Нервно схватилась за вилку, но закусила только соленымогурцом. Печень есть не смогла. В воображении вдруг отчетливо встала картина:Алим дерется с Веселым Роджером из-за такого вот куска, ну и побеждает,естественно, громадный волкодав…

– Да нет, – чуть не подавился Васька,совершенно правильно расшифровав выражение ужаса, возникшее на ее лице. –Думаешь, его пес загрыз? Не-ет! Роджер его только разок и цапнул. Алимка самвиноват – знал же, что псина до смерти пьяных терпеть не мог, ну чего полез кнему, наклюкавшись? Да еще и пил какую-то мерзость вонючую, натуральноденатурат. У него же вкусы не изменились, у Алимки-то. Гостям в клубах«Бомбей-сапфир» подают, а дома, втихаря, наш Алимчик может хотьстеклоочистителя глотнуть – в память о прежних веселых денечках. Ну и в тотдень пивнул он чего-то такого-этакого, да и полез к Роджеру. Ну, пес и цапнулего за щеку!

– Как же ты говоришь – не загрыз?! –ужаснулась впечатлительная Томка, с жалостью косясь на подругу, у которойогурчик явно встал поперек горла.